Мост бриллиантовых грез
Шрифт:
– Ни горячо ни холодно, – пожала Эмма плечами с самым равнодушным видом, какой ей только удалось на себя напустить. – Я не флик и не лесбиянка. С чего вы вообще это взяли? Вы сумасшедший, да? И у вас в кармане, конечно, справка из психиатрической лечебницы, в которой сказано, что вы неадекватны и не можете отвечать за поступки, совершенные вами в момент обострения вашей шизофрении?
О, такие моменты обострения шизофрении и спасительные справки – это было для нее одно время жизненно остро, очень остро! Хотя может статься, что такие справки – чисто российские реалии, во Франции их не выдают. Тогда Эмма
Да ну, глупости, откуда знать о российских реалиях этому бомжеватому придурку? И вообще, он не Борман, не Мюллер, не… Кто там еще был, в том чудном фильме? Его еще Табаков играл… Шелленберг, вот кто! Нет, он не Шелленберг, а она не радистка Кэт. И слава богу. И теперь нужно отвернуться от него с видом самым что ни есть презрительным. Он поймет, что его шуточки здесь неуместны, и отвалит.
– А что, шизикам выдают такие справки? – с величайшим интересом спросил бомжеватый придурок и уселся рядом с Эммой, явно не собираясь отваливать.
Мало того! Из-под того стола, за которым он сидел раньше, выбралась большая белая собака и улеглась рядом с ним, положив голову на его потертую кроссовку. Ну, это уж просто какая-то сказка «Зайкина избушка» получалась – про то, как лисичка попросилась к зайке пожить, да скоро его из дому и выжила!
Собака наглого придурка внимательно смотрела на Эмму. Вообще-то Эмма любила собак, а псина, большая и лохматая, была симпатичная, но почему-то под ее взглядом ей стало не по себе.
– Вы извините! – сказал в это время придурок с обезоруживающей улыбкой, снова напомнившей Эмме Романа. – Я почему решил, что вы флик… Потому что вы переодеты. Типа замаскированы. У вас на голове этот красненький паричок, хотя лицо у вас – женщины совершенно другого стиля. К вашим глазам и коже подходят волосы либо светлые, либо темно-русые. И одежда эта дурацкая совершенно не ваша, манеры у вас не для такой жуткой робы.
Сегодня Эмма была в черных кожаных брюках, аналогичном пиджаке (качество выделки кожи – поганое, одежда при каждом движении ехидно поскрипывала) и черной водолазке. Волосы, по контрасту, морковного цвета. Такая же помада и вообще – макияж соответствующий.
Ну надо же! А Эмма думала, что каждая новая одежда невольно подчиняет и выправляет стиль ее поведения… Значит, маскировка неудачна. Или просто этот тип такой проницательный?
– Я не флик, – повторила она, решив не показывать своего раздражения, и, воткнув принесенную официанткой чистую вилку в эскалоп, отрезала чистым же ножом кусочек. – Отличное мясо! Вы пробовали этот эскалоп?
– Я не ем мяса, – небрежно сказал бомжеватый нахал. – Я вегетарианец.
Эмма смутилась. Она всегда стеснялась своего аппетита, но от вкусной еды и изобилия сладкого она не в силах была отказаться. Ей приходилось прилагать массу усилий, чтобы не толстеть и после таких перееданий устраивать разгрузочные дни. Однако не станешь же это объяснять всем и каждому!
– Кроме того, – беспощадно сказал приставала-придурок, – название этого блюда непременно наводило бы меня на мысль, будто я ем какого-то несчастного, который добровольно согласился, чтобы его мясо было использовано для приготовления вкусненьких экскалопов. Но это еще что! Вот тут неподалеку есть бистро «Le Viking»… Говорят, они были ужасно волосатые, эти викинги, и никогда не мылись…
Эмма чуть не подавилась. Придурок! Вот придурок!
– Извините, – усмехнулся ее мучитель. – Я порчу вам аппетит? Вы только скажите – и я оставлю вас в покое. Ну, говорите: пошел вон! Если стесняетесь быть грубой, можете выразить свою мысль по-английски или по-немецки, я пойму. Или по-латыни: Vade retto! Изыди!
А вот сказать бы ему сейчас на чистом русском: «Мотай отсюда!»…
Эмма чуть не поступила именно так, да спохватилась. Судя по фамильярности, с которой этот придурок окликнул официантку, он в «Le Volontaire» завсегдатай. И он болтлив. Если эту болтливость направить в нужное русло, можно кое-что разузнать о Фанни.
– Да ладно, сидите, – великодушно махнула она рукой и, отодвинув тарелку с недоеденным эскалопом (теперь ни кусочка в рот не возьмешь, будешь непрестанно думать о несчастном le volontaire, который пожертвовал собой ради разнообразия здешнего меню!), принялась за бесподобный торт «Опера», запивая его остывшим жасминовым чаем. – Я не флик, честное слово! Да и на лесбиянку вроде не похожа. С чего вы взяли?
– Между прочим, меня зовут Арман, – отрекомендовался он и попросил официантку Мао принести ему еще рюмочку кира.
– Очень приятно, – ответила Эмма, впрочем, не называясь. Ни к чему такая короткость. Обойдется!
– Итак, почему я принял вас за флика или лесбиянку? По одной и той же причине. Вы так таращились на Фанни, словно решили рассмотреть, какого цвета у нее нижнее белье или не подложены ли в ее лифчик вместо поролоновых фолсиз пакетики с героином. Но кто бы вы ни были, советую вам успокоиться. Фанни чрезвычайно законопослушна, платит все налоги, ни в какой криминал в жизни не ввяжется, а прелести однополой любви ее не интересуют.
– Да? – усмехнулась Эмма, которая в этом, честно говоря, и не сомневалась. Даже мысль такая ей в голову прийти не могла! С женщиной?! Бр-р! Зачем ей женщины, когда на свете столько красивых мужчин? – Ну, какая жалость… То есть у меня никаких шансов?
– Никаких! – решительно мотнул головой Арман. – Тем паче в таком наряде, в образе женщины-вамп. Эту публику Фанни ненавидит, потому что одна такая вамп, кстати, бывшая ее подруга, увела у нее любовника. Очень богатого русского! Там была такая любовь, но появилась Катрин…
– Ага, так ее зовут Катрин, эту блондинку! – кивнула Эмма.
– А откуда вы знаете, что она блондинка? – вскинул брови Арман, и Эмма чуть не брякнула: «Я ее только что видела в музее д’Орсе!», но вовремя прикусила язычок.
– Да я просто так сказала, – вывернулась она. – Ваша Фанни-то брюнетка, значит, любовник мог променять ее только на какую-нибудь крошку-блондинку.
– О нет, Катрин не крошка, у нее замечательные формы. И при этом отнюдь не силиконовые груди и вовсе даже не пустая голова. Она работала модельером, если не ошибаюсь, но теперь-то, конечно, бросила все это и сидит на шее своего любовника, развлекается походами по магазинам и покупкой новых тряпок. Только иногда посещает Лувр или д’Орсе вместе со своей «Школой рисования». Фантазия у Катрин отличная, только рисует она неважно, вот и набивает руку.