Мост через Валгаллу
Шрифт:
– Что ж они, безрукие были? – перебил вопросом Малой – Ладью починить – это тебе не авианосец. Никакой электроники в помине не было. Одни доски.
– Ой, Алешка, ты со своими сравнениями! – возмутился Трисемеркин. – Видать, не могли починить. Караблестроение – это тоже искусство. Дай тебе два куба вагонки, ты лодку соорудишь?
– Ну…
– Вот тебе и ну! Ты лучше слушай, не перебивай. Так вот… На чем это я остановился? А! Аскимляне эти – народ вполне грамотный, вот только виду необычного. Их мужички ростом нам по колено. Плюс – о трех ногах и двух языках во рту.
– А
– А что – бабы? Бабы типа наших. Только лысые все.
Малой тихонько рассмеялся.
– Это их самцы ихние обрили, – весело сказал он. – Чтоб в волосах третьей ногой не запутаться.
– Цыц, я сказал! – погрозил пальцем галерейщик. – Так вот, значит… Приплыли сюда аскимляне и, потерпев аварию, пошли на поклон к градоначальнику. Мол, так и так, позволь, мил человек, пожить на окраине. А тот рогом уперся, и ни в какую. Вы ж, типа, и на людей-то не похожи. Вами только ребятню нашу пугать. Идите-ка вон, за Стулую, там и селитесь. Деревья на скалах растут, так что без дров не замерзнете. А денег дадите, мужики и жилье вам к зиме справят.
– Негостеприимно поступил, сволочь, – поморщился Никита.
– Согласен, – кивнул Трисемеркин. – Негостеприимно. Но то ж времена другие были! Средневековье, пусть и позднее. Нравы-то… Да хрен с ними, временами и нравами. Я вот что, ребятушки, думаю. Аскимляне эти – они и не люди вовсе. Судя по облику…
– А кто? – изумился Алеша.
– Кто, кто? Инопланетяне, вот кто! – чуть не вскрикнул галерейщик. – А ладья сломавшаяся – корабль, но космический. НЛО, как сейчас говорят. А?
– Ох, Кузьмич, – только и вздохнул Никита
– Я, кстати, согласился б, – поддержал Трисемеркина Малой. – Тогда и про поломку все логично. Электронику починить, тут действительно спецом надо быть. А ладья что? Посудина, если упрощенно смотреть.
– Во-во, посудина, – кивнул Прохор Кузьмич.
– Ладно, оставим посудину в покое, – сказал Добрынич. – Ты нам, господин художник широкого профиля, вот что проясни: с какого перепугу мы с Малым и Кировцем богатырями стали? Ну, некоторое лексическое – правильно сказал? – сходство имеется. Меж бухгалтерией и богатырщиной. Допустим. Но дьяк-то твой, Митрофан, или как его там, откуда про будущее узнал? Он что, Нострадамус? Или баба Ванга? Сам же сказал, что в ЦПШ учился. Типа, посредственность.
– Все у тебя в кучу! – отмахнулся Трисемеркин. – И образование, и дар ясновидения. Ты б хоть думал, прежде чем манку с солидолом мешать. Мало, что неверующий, так еще и без логики. И как только тебя Илья Иваныч в бухгалтерии терпит?
– Нормально терпит, – обиделся Никита. – Если тебе сказать больше нечего, пойдем мы. Мне, вон, за Милкой еще…
Он толкнул локтем Малого и уже приготовился встать, но галерейщик вдруг как хлопнет по столешнице ладонью.
– Сидеть! Не все еще. Дослушаете и пойдете, – дальше заговорил, правда, более миролюбиво. – В общем, вернулся я сегодня с обеда, сел бумажки перебирать, в окно постучали. Глянул, а оттуда на меня незнакомый поп пялится, рукой манит. Вверх показывает. Мол, на улицу выйди, пожалуйста. И вверх посмотрит. Вот, думаю,
И смолк.
– Ну? Что – а там? – не выдержал Алексей.
– А там… – повторил галерейщик, – Попа, естественно, нет никакого. Зато на небе тучи расходятся… Быстро так, словно кто-то их намеренно разгоняет. Ровным кругом, представляете? И морда на меня гигантская смотрит. Злобно так, с издевкою. Смотрит, значит, и говорит: «Два дня. Два лишь дня вам осталось, господа земляне. Не сыскать вам трех богатырей. А и сыщутся, страх испытают. Да и напрасно всё. Потомок их одолеет силой гласа»… И пропала. Снова тучи… Понятно вам теперь? Это ж знамение было, ребятушки!
– Знамение? Ха! – хохотнул Никита. – Ты б, Кузьмич, с портвейном-то себя ограничивал. И знамения враз уйдут. Правда, Алешка?
– Да с каким портвейном?! – вновь закричал галерейщик. – Всю неделю сох с этой проверкой. Вон, только после морды небесной и развязался. И то – стакан всего. При вас же, в «Мышеловке»… Эх, правду сказала рожа… Напрасно всё…
Трисемеркин взялся за бутылку, но тут заговорил Малой.
– Погодь, Кузьмич. И ты, Никита, остынь, – произнес он. – Я так думаю, надо с Иванычем посоветоваться. Нет, на горячку – прости, Прохор Кузьмич – это, конечно, смахивает. Но у нас же документ есть. Из чаши. А? Мне кажется, надо во всем разобраться.
– Разберемся, – кивнул Добрынич, поднимаясь на ноги. – Если лапши навешал, будет тебе на орехи. Понял? Не посмотрю, что пенсионер.
– Ой, иди уже, – отмахнулся от Никиты Трисемеркин и обратился к Алексею: – А тебя, мил человек, попрошу зайти к Кировцу. И все ему рассказать. Илья Иванович – человек мудрый и обстоятельный. Любую лажу насквозь видит. Послушай, что скажет. Хорошо?
– Вот это правильно, – ответил, правда, не Малой, а Никита. Уже от дверей. – Сходи, Алешка. Прямо сейчас. Как шеф решит, так и сделаем. Но мне отчего-то кажется, что решение его будет не в пользу господина галерейщика.
– Посмотрим, – произнес Трисемеркин. – Алексей, бумажки возьми. И свиток для доказательства, и перевод. Кировец фактам больше, чем словам, доверяет…
Дверь открыла супруга. Хиросима Сэнсэевна. В ситцевом кимоно. Увенчанная короной из бигуди.
– Ну? Чего надо? – спросила она грубо, увидев Алексея. – Соскучился? До завтра потерпеть не мог?
– Симочка, кто там? – раздался из глубины квартиры голос Иваныча.
– Никто! Соседка за солью зашла, – чуть повернув голову, крикнула мадам Кировец.
– Это я, Илья Иваныч! – рискнул Малой и чуть не получил ногой в пах.
Вовремя отпрыгнул.
Из-за спины Хиросимы Сэнсэевны показалась физиономия шефа.
– Алешка? Случилось что? – удивился он приходу приятеля.
– Ну, скажем, может случиться, – ответил Малой.
Кировец, осторожно подвинув супругу, вышел на площадку и прикрыл за собой дверь.
– Выкладывай.
– Тут, в общем, такое дело, – смутился Алексей. – Странное. Но я Кузьмичу обещал. Трисемеркину. Он очень просил…