Мост через время
Шрифт:
Обидно, что не удалось. Самого Н.А. Рынина спросить о каких-либо подробностях, конечно, уже нельзя было (профессор Николай Алексеевич Рынин умер в 1942 году), но, право же, стоило снять телефонную трубку и позвонить еще живым тогда – в 1975 году – И.В. Титову, Э.О. Клеману, Б.Д. Урлапову…
Позвонил им я. Клеман и Урлапов помнили этот проект, в Осконбюро он шел под названием «Аэролет» (а то, в самом деле, «Летающая планетка» – название странное, не инженерное). По схеме это было «летающее крыло» большой стреловидности, то есть такой самолёт, какими сейчас проектируют и уже строят космические летательные аппараты многократного применения. Аэролет должен был, отцепившись от стратостата, пикировать
Тоже любопытно, что на конференции по стратосфере в 1934 году выступил делегат от отдела военных изобретений РККА С.П. Королев с докладом «Полет реактивных аппаратов в стратосфере».
Через год Королев по заданию Осоавиахима построил двухместный планер СК-9, удививший знатоков-планеристов высокими запасами прочности конструкции и высокой нагрузкой на крыло, характерной скорее для самолётов, чем для планеров. Разумеется, удивил: про это мало кому тогда полагалось знать, что на самом деле СК-9 задумывался для последующей переделки в самолёт-ракетоплан. Несколько позднее, уже в 1936 году, замысел получил дальнейшее развитие: было решено поднимать королевский аппарат на большую высоту с помощью тяжелого самолёта и там, на высоте, запускать. После выработки топлива СК должен был по инерции подниматься еще выше и оттуда планировать вниз. Цель – исследовать стратосферу, динамику и аэродинамику высотного скоростного летательного аппарата, состояние человека в таком полете.
Переделка СК-9 началась в 1936 году, и не в общественной организации, Осоавиахиме, а в государственном Реактивном научно-исследовательском институте, РНИИ. Шла с остановками. Как недавно об этом писалось, в большинстве случаев, вероятно, вынужденно, примерно так: в июле 1938 года работа приостановилась из-за ранения Королева при стендовых испытаниях. Может, что-то такое и было, но, помимо ранения, Королева еще и репрессировали. Сидел он одно время вместе с Туполевым, около года занимался там, в ЦКБ-29 НКВД, самолётами, а не ракетопланами.
Впервые ракетоплан РП-318-1 полетел 28 февраля 1940 года.
Все это ни в малейшей мере не означает, что Королев как-либо воспользовался идеей Гроховского. Но означает, что идея была своевременная, продуманная. Ведь никому не придет в голову утверждать, что и Королев был неграмотным.
И тем не менее читатель, даже успевший расположиться к Гроховскому, в этом месте может ощутить собственное внутреннее сопротивление замыслу со стратопланером. Ну ладно, может подумать читатель, говорил Гроховский горячо, убежденно и был прав, утверждая, что до 1934 года все мировое воздухоплавание застыло во младенчестве, что стратосферу весь мир завоевывал тогда не с того конца.
Допустим. Ну и куда же потом девалась идея Гроховского? Допустим, что ЗДЕСЬ никто эту его идею не понял, не оценил. Ну а ТАМ что же?.. Почему ОНИ не додумались до этой идеи, как сейчас кажется, простой? Или почему не прознали про нее, предложенную фактически во всеуслышание?
Не знаю. Не знаю настолько, чтобы однозначно сказать: вот она, причина!
Но и подъемы на стратостатах, обратите внимание, во всем мире вскоре прекратились: после 1935 года. Без крупных, решительных усовершенствований стратостаты себя изжили. Ссылаюсь на Большую Советскую Энциклопедию, на таблицу к статье «Стратостат».
Также завоевание больших высот снизу, с земли, оказалось делом долгим, что и предвидел Гроховский. Гораздо более долгим, чем год-два, назначенные противниками
Гроховский, свидетельствует стенограмма этого совещания, ценил как ответы на задачи, так и приближения к ответам. Возможно, к причине, по которой стратопланер «не пошел» ни ЗДЕСЬ, ни ТАМ, нас приблизит еще один пример – разумного риска, на грани разумности.
Это пример частной идеи, но вошедшей в общую – стратопланера. Кроме того, она не пропала.
А.Н. Туполев на обсуждении сказал: герметическая кабина стратопланера наверняка будет сложнее и тяжелее обычной шаровой гондолы стратостата, потому что шар – самая выгодная в природе форма тела, самая экономная во всех отношениях. (И верно: в природе все тела стремятся принять форму шара – небесные тела, капли жидкости, пузыри в воде…)
Единственный в смысле безопасности недостаток шаровой гондолы – она беспомощна без оболочки. Ну так давайте снабдим ее, гондолу, а не сложную кабину стратопланера мощным спасательным парашютом – вот и все! Легко и просто. И будет то же самое: лопнет ли оболочка, оторвется ли от нее гондола, прибор ли кислородный откажет – в любой такой ситуации гондола устремится вниз (а какая разница: пикирует или просто падает камнем?), достигнет плотных слоев атмосферы, выбросит мощный парашют, и он мягко доставит ее на землю.
– Здорово! – сказал мне один знакомый летчик, узнав об этом давнем предложении Туполева. – Идея спуска космических кораблей, начиная с «Востока»! И ведь когда предложена!..
Туполеву ответил Урлапов. А кто он такой был тогда, Урлапов, чтобы спорить с Туполевым? Двадцатичетырехлетний, так и подмывает сказать – мальчишка. Образованный, этого у него не отнять было, но уж больно дерзкий. «Осмелюсь возразить профессору Туполеву», «Мне кажется, что выступление профессора Туполева звучит в диссонанс…», «Кажется так, профессор Туполев?»… И надо было бы, и трудно было на него обозлиться: он какой-то, черт его знает, такой, что увидишь его – и улыбнешься, а не гадость скажешь! Очень немаловажный настрой в любых спорах, и в строго научных тоже…
В бой Урлапов бросался дважды, рассказывал, гулко похохатывая, Иван Васильевич Титов, – каждый раз по знаку Гроховского, заметному только для них троих. Также и Титов – по знаку шефа. Гроховский правильно рассчитал, что никто лучше его Бори (он все же так называл Урлапова среди своих и в неслужебной обстановке) не снимет раздражения аудитории, коли уж оно возникнет, а Титов подкупит ее своей основательностью, практичностью, «рабоче-крестьянской правдой-маткой». Найдет нужным – и против шефа попрет… Так что роли свои они распределили заранее, продуманно. А когда и кому из них выступить – это совсем просто. Это Гроховский, их режиссер, покосится, скажем, на Урлапова и, как они условились, будто бы рассеянно достанет коробку папирос. Значит, внимание! Уберет коробку, будто бы спохватившись, что курить в зале нельзя, и, значит, – вперед, Боря!
В первом своем выступлении Урлапов с весьма важным видом (вид тоже был заранее отрепетирован) рассказал, почему решено превратить в стратосферный летательный аппарат сначала планер, а не самолёт. Объяснил он это высоким аэродинамическим совершенством планеров. Безмоторный полет – давно уже не «баловство молодежи», заявил кудрявый Боря под смешки зала, давно уже не только спорт, а планер – «не простенькая легкокрылая машина из дерева и полотна». Это – «классическое произведение инженерного авиационного искусства, а планеризм – это отрасль авиации, способствующая развитию наших моторных самолётов». Отсюда со всей очевидностью следует, что «и в вопросах развития стратосферной авиации планеризм должен…» И тому подобное.