Мост над бездной
Шрифт:
— А это по вашей воле началось, святейший отец.
— Я в это не верю. И тебе лучше в это не верить.
Даже больше, чем подземных толчков, прелат боялся, что она может оказаться права. Если его проклятие поразило Токсара, если оно вызвало землетрясение и раздавило хаморов, то что оно сделало с ним? И что оно еще с ним сделает?
— Хорошо. Пусть будет по-вашему. Я перестану верить, что землетрясение по вашей команде началось, — послушно ответила Ингегерд, но в ее глазах блеснула хитринка. — Но это не значит,
Ршава хмыкнул в раздумье, но не удостоил ее ответом. Ингегерд выглядела довольной, как будто знала, что нашла неотразимый аргумент в споре. Возможно, и нашла. И возможно, действительно неотразимый.
Они побрели дальше. Ршава лишь смутно представлял, где должен находиться другой город. Все то время, пока он пребывал в должности, он не уезжал далеко от Скопенцаны. Он был городским человеком и по рождению, и по наклонностям. Даже Скопенцана как город не удовлетворяла его полностью, ведь он приехал из столицы империи. И он никогда не видел причин, ради которых имело смысл выезжать из города в полуварварскую сельскую местность, — до сих пор.
Солнце прокатилось по небу. Дни, хоть и заметно выросли со времени солнцестояния, все еще оставались короткими.
— Нам уже пора искать укрытие, — сказала Ингегерд, когда стал близиться вечер. — Что-то мне сегодня ночевать в снегу не хочется.
— Мне тоже, — согласился Ршава, невольно вздрогнув. — Скорее всего, это означало бы нашу смерть.
— О нет. — Халогайка удивленно покачала головой. — Когда у человека есть хотя бы теплый плащ, он неплохо и в снегу переночует. Вы разве не знали?
— Увы, нет.
— А это так, — подтвердила Ингегерд с убежденностью, вызывающей доверие. — И если мы будем друг друга согревать, да еще в такой одежде и под одеялом, то легко переночуем.
Если ночевка в снегу означала ночь в объятиях друг друга… Ршава внезапно воспылал надеждой, что все ближайшие фермы и амбары исчезнут, испарятся. Если придется так себя вести ради выживания, то это не может стать для него грехом? Так ведь? Но легко или нет, на ферме или даже в амбаре будет гораздо удобнее…
— Ты, несомненно, права. — Ршава понадеялся, что его слова прозвучали не очень скорбно. Очевидно, нет, потому что Ингегерд лишь кивнула и пошла дальше.
Когда Ршава заметил ферму в стороне от заснеженной дороги, то несколько секунд притворялся, будто ничего не видит. Разумеется, уловка не сработала: Ингегерд обладала острым зрением.
— Если там кто-нибудь живет, мы сможем место у очага попросить, — сказала она. — А если нет, то ферма наша и мы будем делать все, что захотим.
— Именно так, — покорно согласился Ршава.
— Будем окликать хозяев? — спросила Ингегерд, когда они подошли ближе.
— Я не вижу возле дома привязанных лошадей. Где есть хаморы, там должны быть и лошади… — Он
Они крикнули. Никто не отозвался.
— Раз эти проклятые землетрясения продолжаются, не опасно ли будет ночевать в доме? — задумалась Ингегерд.
— Ты ведь сама говорила, что не хочешь ночевать под открытым небом. Я тоже. Рискнуть стоит. Если ферма до сих пор не рухнула, то, наверное, и не рухнет.
Когда они вошли, то обнаружили, что прежде здесь побывали хаморы. Степняки убили семью, жившую на ферме, и лишь зимний холод не дал телам разложиться. Судя по всему, кочевники развлеклись с женой фермера и ее дочерью, прежде чем убить их. Ршава и Ингегерд одновременно очертили на груди солнечный круг. Они молча вытащили тела из дома. Прежде чем сделать это, Ингегерд так же молча привела в порядок одежду женщины и девушки.
Даже когда в доме не стало трупов, из-за кровавых пятен в нем было мрачнее, чем Ршаве хотелось бы.
— Мы сделали не то, что хотели, а что должны были сделать, — сказала Ингегерд — как себе, так и ему.
— Именно так, — угрюмо произнес Ршава. Да, именно так…
Огонь в очаге был столь же мертв, как и те, кто его разжег. Однако, в отличие от людей, его можно было оживить. Ршава принес дров из поленницы возле дома. Сумерки быстро сгущались в ночь. Ингегерд повозилась с кремнем и кресалом, и вскоре огонь разгорелся.
— Закройте дверь, святейший отец, — попросила она. — Тогда тепло не уйдет и свет не будет виден. А дым в темноте вряд ли кто разглядит.
Ршава подчинился. Они уселись возле огня, поужинали тем, что Ингегерд захватила в Скопенцане, и постепенно согрелись. Когда они шевелились, язычки пламени отбрасывали пляшущие тени на грубые каменные стены. Во время двух толчков с крыши просыпалось немного соломы, но более серьезных последствий они не вызвали.
Вскоре Ршава и Ингегерд начали зевать. Прелат встал и перевернул набитый шерстью крестьянский матрас. Пятна на нем остались, но теперь они были обращены к полу.
— Я бы тоже так сделала, но вы меня опередили, — сказала Ингегерд.
Как и вчера, они улеглись под одеяло спиной к спине и со странной церемонностью пожелали друг другу спокойной ночи. Как и тогда, Ршава мгновенно уснул, точно его ударили по голове. Он уже понял, каким изнеженным стал, оттого что слишком долго жил спокойной жизнью.
Когда посреди ночи его разбудил толчок, дрова в очаге уже превратились в угольки. В доме стало холоднее, и они с Ингегерд прижались друг к другу во сне и обнялись. Она проснулась лишь наполовину и что-то прошептала ему в ухо. Что именно, Ршава не понял, потому что говорила она на родном языке. Но влажная теплота ее дыхания на коже долго не давала ему заснуть.