Мосты
Шрифт:
Тот вынул из лохани ноги и побежал смотреть, кого бог принес. Вернулся быстро, запыхавшись:
– Дядя Афтене пришел.
– Ну, угомони собак. А ты, - отец повернулся ко мне, - принеси кувшин вина.
Я помчался как угорелый: как бы не пропустить умное слово косноязычного Афтене.
Когда я вернулся с вином, маленький хилый человек мямлил что-то под нос, повторяя без конца: "Зима не лето, пройдет и это". Он так вытянул шею, что на ней набухли синие жилы. Казалось, сейчас отдаст богу душу. Был, видно, очень рад чему-то, взволнован и оттого говорил еще невнятней, чем обычно. Возбуждение
– Уф, избавился! Гора с плеч! Все на меня показывали пальцем - земля у тебя есть, а даже собак не прокормишь. Наконец-то перестанут глумиться, пройдет и это... Прости меня, Костаке, но продал я свою землю. Думаю: господь бог надоумит тебя, возьмешь в аренду землю у кого-нибудь, село большое, не расстраивайся. А я отмучился. Будто мельничный жернов скинул с сердца.
Отец молчал. Земля Афтене едва начала давать хорошие урожаи. Поначалу, когда мы только вскопали пустошь, рожала она плохо.
– Твоя воля, Афтене, - проговорил отец.
– Земля твоя, и правда твоя... Пусть будет все в добром согласии.
– Потому я и пришел, чтобы в мире и согласии... Кажется, кто-то идет! Зима не лето...
Во дворе надрывались собаки. Цыган Илие исступленно играл на скрипке такое, что ноги сами рвались в пляс. Сынишка Илие, школьник, что есть силы бил в барабан, словно хотел разорвать его на куски.
Все они вертелись вокруг буренки, смотревшей испуганно и слезливо. Корову держала за поводок Ирина Негарэ. В другой руке у нее был пузатый штоф искристого красного вина.
Георге Негарэ и жена косноязычного Афтене, сжимая в руке по бутылке такого же вина, приплясывали, держась за хвост буренки. Конечно, они были во хмелю. Лица горели, как пионы.
– Я так люблю детей... от собственного рта отрываю!
– кричал Негарэ.
– Будь свидетелем, сосед... Ты человек грамотный, толковый.
– Он протянул отцу бутылку.
– У детей своих отнял корову. И не жалею. Пусть, в добрый час...
– Святые ваши слова!
– похвалила Негарэ жена Афтене.
Но не успел договорить Негарэ, наш двор заполнила толпа. Люди как раз вышли из церкви и шли домой: кто кладбищем, кто другими тропинками. А тут на тебе, пожалуйста, вино! Без гостей разве его разопьешь? Тем более что речь идет о купле-продаже. Говорят, одна бабка продала черту кочергу и то выпила в счет задатка. А тут Негарэ, покупавший целую делянку земли! Хоть вдоль ее измерь, хоть поперек - пять гектаров!
На пожелтевшей, тронутой осенней засухой траве кладбища из всей благочестивой паствы остались одни допризывники. Они тоже вышли с молитвы во главе с шефом поста, господином Виколом, и его помощником Горей Фырнаке. Наконец-то и Фырнаке нашел себе достойное занятие. Теперь у него было кем командовать, кому подчиняться и кому отдавать честь.
– Здравия желаю, господин сержант-инструктор! Допризывник... поминай как звали... Брат Беглеца, сват Огольца, из села Кукоара, коммуна - рукой подать, уезда - ни дать ни взять!
– примерно так сказал бы дедушка, если бы не последовали события, о которых сейчас расскажу.
Фырнаке Горя два
От полноты ощущений Фырнаке Горя словно помолодел, не узнаешь его. Бывают же люди: хлебом их не корми, дай только покомандовать. Вот и Горя такой. Расстался бы он со своей политикой - жил бы да поживал во благе. А так - одни неприятности.
Засушливая осень пришла в село, осень с крепким и пьянящим недобродом - тулбурелом. Много разных происшествий случается осенью, когда выпитое вино ударяет в голову и каждый стакан требует: ну-ка, ты, разум, подвинься, уступи мне местечко. И так до тех пор, пока разуму вовсе места не остается в голове и вино делается там полным хозяином и начинает такую пляску, что чертям тошно.
После того как врачи перевязали голову Горе, можно было с полным правом утверждать, что в Кукоару пришла осень, богатая и изобильная. Честно говоря, не она виновата, что у Гори голова перевязана. Попросту ездил человек на освящение партийных флагов в церковь села Кышля, и передрались там все двадцать с лишним политических партий между собой - не на живот, а на смерть. Вот и досталось Горе Фырнаке, он был самый высокий член партии кузистов во всем Оргеевском уезде, и все камни с майдана летели ему в голову.
Теперь Горе трудно командовать допризывниками. Стоит ему раскрыть рот и выкрикнуть команду - тут же хватается за виски. Должно быть, у него жар: каждый раз к нам заходит и просит напиться.
Разумеется, не стал он уклоняться и от стакана вина, предложенного Георге Негарэ в счет задатка.
Что касается шефа жандармского поста господина Викола, не могло быть и речи, чтобы он не пришел. Такое скопление народа, - сейчас, когда в Бессарабии введено военное положение, когда строятся оборонительные валы вдоль Днестра. Худо-бедно, а он, шеф, отвечает за общественный порядок и состояние умов в Кукоаре.
И надо же было случиться беде в самый разгар веселья. Грянул ружейный выстрел, и всех баб с нашего двора словно ветром сдуло. Забыв обо всем, они визжали и, задрав юбки, лезли через забор во все четыре стороны.
Допризывники без приказа Гори Фырнаке рухнули в мягкую траву кладбища и ошалело слушали, как сыплется дробь и опадают желтые листья орешника.
Зато Никэ, мой младший братишка, назло отцу и матери бегал туда-сюда. Наконец остановился на кладбище и стал глазеть на допризывников. Церковная звонница, словно эхо, повторила звук выстрела, и Никэ, видно, подумал, что это допризывники занимаются стрельбой.
– Ни с места!
– кричал тем временем господин Викол. И бежал на цыпочках, сжимая в руке деревянную рукоятку пистолета-автомата.
Но бежать шефу поста и Горе Фырнаке нужно было не слишком далеко. Добравшись до дедушкиной хатки, остановились у выбитого окна и подняли из кустов оконную крестовину. Непрошеные, вошли в дом.
Мать крестилась и благодарила бога, что дедушкино ружье никого не убило. Двор был ведь полон... Да и на кладбище столько допризывников!
– Велико счастье...
– сердито проронил отец.
– Теперь затаскают по судам... Время-то военное, черт побери... осадное положение!