Мосты
Шрифт:
Вероятно, тот же снежный свет поднял с постели спозаранку и лавочника Лейбу. Он пререкался у дверей с бабушкой Домникой. Спорили насчет базара. У бабушки Домники было обыкновение каждую среду относить на рынок то гирлянду чеснока, то айву, то котомку фасоли или сушеных слив: всегда на чердаке у старушки что-нибудь да найдется! Перекидывала через плечо десагу - и топ-топ, неся на себе, кроме поклажи, и груз своих восьмидесяти лет.
Теперь бабушка ссорилась с Лейбой, который не уступал ей ни годами, ни умением торговаться. К тому же причуд у него было еще больше. С бабушкой Домникой Лейба не очень ладил: бабушка якобы не могла взять в толк, почему по субботам Лейба не разжигает огня в очаге, дрожит от холода, хотя дрова возле печи, а спички на горнушке. И есть ли резон держать корчму и лавку, чтобы после каждого посетителя протирать тряпкой клямку двери. И что это за обыкновение: кого покормит из своего судка, тому и судок отдает на память.
Дедушка смотрел сквозь пальцы на причуды корчмаря. Не превозносил свою веру, чтобы его веру принизить, и особенно ценил его за то, что тот понимал в винах и строго придерживался обычаев кодрян. Дедушка убедился корчмарь не разбавлял вина водой. Боже упаси!
Как-то много лет назад Лейба отправился на подводе моего отца в Бельцы и на облучке сидел дед (отец был "на кончентраре" - на сборах в армии). Еще тогда старик убедился - Лейба свой человек. Ехал он на свадьбу младшей дочери и был заметно навеселе. Жена честила Лейбу: "мешигенер"* хватил сверх меры, упал, нос ободрал, позорит родное дитя. Дед Тоадер заступился за него, уж очень понравилось ему, как оправдывался Лейба: "Я же вино пил, не воду".
_______________
* Сумасшедший.
Теперь дедушка чистил снег большой деревянной лопатой и не вмешивался в разговор, а только лукаво усмехался, прислушиваясь к словам Лейбы. Ему явно нравилось, что корчмарь потешается над бабушкой Домникой. Что и говорить, прав Лейба - отправляться из дому по такой погоде! Еще окоченеет в дороге. В утренней снежной тишине разносилось сердитое:
– Куда, глупая баба?
– На рынок... в город.
– Иди, иди, может, одно место отморозишь.
– Бога не боишься, греховодник!
Топот у порога стих. Умолкли и разговоры. Бабушка торопливо вошла в дом, дала нам по два ореха - сегодня она несла орехи на базар - и пошла своей дорогой. А Лейба, заглянув к нам, передразнивал бабушку, повторял то, что сказал на улице. Потом опустился на лавку, спросил отца:
– Ваши кони пьют вино? Жаль, что кони не пьют вина! Нам, грешным, дано это благо. А вот коням... Как мне их жаль! Ай-ай-ай, почему кони не пьют вина?
Ясно: Лейба пришел договориться с отцом - вместе съездить за вином в Кобылку. Там жил Лейбин зять. У него всегда было хорошее и дешевое вино.
– Когда хотите ехать?
– осведомился отец.
– Дорога бы не раскисла...
– сказал корчмарь.
– Вот как установится дорога, денька через два-три отправимся.
Долговязый Лейба поднялся и, остановившись за спиной отца, посмотрел на его макушку.
– Ладно. Как бы дорога не испортилась... да и голова твоя...
– Зажила уже. У меня кровь хорошая, - сказал отец и потрогал пальцами макушку.
– Ладно... ладно. Пусть установится погода. А все-таки жаль, что кони не пьют вина.
Последние лет десять Лейба без конца повторял это. Раньше он торговал обувью, два сына и три еще незамужние дочери день и ночь шили сапоги. Лейба усаживался в задке подводы на громадный сундук, набитый обувью, и вместе с моим отцом странствовал по селам. Старик тогда пристрастился к вину, и жена его обычно посылала вместе с ним мизинную дочь ангела-хранителя. Оба сына в один прекрасный день подались в Америку, в надежде стать миллионерами.
А когда вышла замуж в Бельцах и младшая дочь, Лейбе пришлось колесить одному, без стражи. Перед поездкой его жена всеми святыми заклинала моего отца присматривать за ее "мешигенером", как бы где не напился, не замерз.
А Лейба знай повторял одно:
– Жаль, что кони не пьют вина.
Когда их коробейная подвода попадала в непролазную грязь, торговлишка обувью шла оживленней, особенно в канун пасхи. Но почему кони все-таки не пьют вина?
Однажды в лесу Цибирика отцовские кони чудом спасли Лейбу от банды Кукоша. Натерпевшись страху, Лейба с вершины речульского холма слетел на санях в Изворул Рошу и - заплакал. Обнимал за шею коней, целовал их в гриву, бормоча: "Господь бог был мешигенер - сделал, чтобы кони не пили вина. Такой грешник, как я, сподобился благодати, а святым животным, которые выручают человека, не дано пить вина! Ну и осел наш всемогущий!"
Всю дорогу обычно Лейба ворчал недовольно, перебирал обиды. Говорил он гулко, словно из бочки, - много вина выпил на своем веку. К тому же он был высоченный, как гора, и я дивился: как такой здоровенный дядька может быть боягузом?
Отец погонял коней и курил, а я на все смотрел разинув рот. Только на это и хватало ребячьего ума! Интересно мне было, что любая мелочь на этом свете имеет свой смысл, свою пору, свой цвет. Спрашивал себя: почему дым отцовской цигарки зимой синей, чем летом? Почему так отчетливы голубые дымные струи на фоне снежной белизны? И стелются по снегу, и снег словно курится - даже самому закурить хочется!
Я думал о тайнах, скрывающихся под белым покрывалом. Мне чудился заяц в норе, логово... Прижав уши к спине, заяц ждет, когда кончится снегопад. Не нравится косому - снежинки тают прямо в глазах!
Красива земля, укутанная белым руном. Насколько хватает глаз белоснежное покрывало: ни тебе колдобин, ни оврагов. А если набраться сил и сорвать это безбрежное покрывало? Земля утратила бы свою красу. Снова бы постарела... Так мне казалось.
Отец беседовал с Лейбой про Америку. Примерно раз в полгода прибывали весточки от сыновей Лейбы. Ни один из них пока не стал миллионером. Но старый Лейба не отчаивался, не терял надежды. Сегодня он хвалился отцу новым костюмом, полученным из той земли обетованной. Я слушал старика и одновременно считал ворон на старых скрипучих акациях, растущих вдоль бравического тракта. Наступила оттепель, снег потрескивал под санными полозьями, лошади бежали легко. Я держался за спинку, как бы не вылететь в сугроб заодно со своими мечтами! Сани лукавы, как и сама зимушка-зима: вдруг возьмут и выкинут носом в снег, когда жизнь всего милей!
Мила ли мне жизнь? Еще бы! Радость заполнила сердце, и я почувствовал себя легким, как снежинка. И мысли светлые, чистые, как снег.
Мы помирились с Викой Негарэ, поклялись в верности навек. Недавно сидели у них в ночь под святого Андрея. Вместе с Митрей и лысым Вырланом. Вывернули кожухи шерстью наружу, спрятались среди овец и баранов. Смеркалось. Подружки Виктории и Вероники вышли, натерли чесноком каменные ступени крыльца, порог, окна и двери. А когда темнота сгустилась, пошли повязывать баранов красными шерстяными нитками, чтобы поскорей да поудачней выйти замуж. Мы, ребята, знали, что плачинты уже испечены и, когда девушки повяжут баранов, нас ждет гулянка в духе Ивана Турбинки:* с вином, табачком, с красивыми девушками. А пока - молчок: имеющий уши да слышит!