Мой адрес – Советский Союз! Тетралогия
Шрифт:
Тут я вспомнил про Прокурора. Может, он сможет чем-то помочь? Как-никак должен знать всю местную шушеру. Бумажка с телефоном всё это время лежала свёрнутой вдвое в моём кошельке, в отдельном кармашке. Стоит только достать и позвонить.
А вдруг это всё же не воры? А я, получится, только из-за своих ни на чём не основанных подозрений потревожу уважаемого вора… Хм, уважаемого, тоже начал думать, как жиган какой-нибудь.
Или подождать, пока обнесут дом? Твою ж мать, везде засада. Ладно, утро вечера мудренее, может, на свежую голову какая умная мысль придёт.
Не пришла. Зато пришёл один
Я решил, что тянуть уже не имеет смысла, и на следующий день с телефона-автомата набрал записанный на бумажке номер. На том конце провода трубку подняла, как ни странно, женщина. Чуть хрипловатый голос осведомился, кто я и что хочу. Сказали, что перезвонят. Перезвонили через час и сообщили, что Прокурор готов принять меня сегодня в 9 вечера. Без четверти девять я должен стоять возле кинотеатра «Октябрь». Ко мне подойдут и проведут куда следует.
Вот же, блин, «Место встречи изменить нельзя» ещё не сняли, а чем-то похожим уже дохнуло. Причём «Эра милосердия» тоже ещё нее написана, выйдет из печати, если не ошибаюсь, в 1975 году.
Полине я сказал, что у меня сегодня внеочередная тренировка, даже сумку с формой взял для правдоподобия. На улице мела метель и, стоя у ступеней кинотеатра, по которым двигались люди кто на сеанс, а кто с сеанса, я закрывал лицо воротником пальто. Тем не менее меня узнали.
– Покровский?
Провожатый оказался ненамного старше меня, на нём была короткая куртка и шапка, похоже, заячья. А брюки были заправлены в унты, причём довольно добротные. Спёр, что ли, у какого-то рыбака или полярника? Лицо в общем-то обычное, внимание разве что привлекал небольшой белесый шрам над левой губой, тянувшийся до носогубной складки.
Идти оказалось недалеко. Минут через пятнадцать мы оказались в квартале, застроенном двухэтажными бараками, один из них и был конечной точкой нашего маршрута. Над единственным подъездом тускло светил забранный в сетчатый намордник плафон.
Провожатый потянул на себя дверь и сделал движение головой, предлагая войти. Я не стал вставать в позу, зашёл в подъезд первым, уверенный, что мне не засадят нож в спину. Мы поднялись на второй этаж, здесь в конце коридора на подоконнике сидел здоровяк самого уголовного вида, спустив одну ногу на дощатый пол, а вторую подогнув, и курил, выпуская сизый дым в приоткрытую форточку.
– К Прокурору, – сказал провожатый, кивая в мою сторону.
Крепыш забычил окурок в консервной банке, сполз с подоконника, вразвалочку подошёл к оббитой дерматином дверей, и трижды, с расстановкой, ударил в неё кулаком. Потом, с ещё большей паузой, ударил в четвёртый раз. Дверь отворилась.
– К Прокурору, – повторил крепыш, пропуская
Открывший дверь худой и какой-то весь дёрганый тип, осмотревший меня с вызывающей подозрительностью. Мол, что это за фраер залётный припёрся.
– Заходите.
Квартира была однокомнатной – зала и кухонька, куда вела приоткрытая дверь. Обстановка скромная, можно даже сказать, спартанская. Разве что висевшая стене 6-струнная гитара вносила в интерьер некий романистический антураж. Да и то по виду она была чуть ли не старше меня.
Был ещё телефонный аппарат, явно довоенного образца. Интересно, на этот номер я звонил, когда просил о встрече? Или где-то на другой квартире сидит тётка-связная?
За круглым, накрытым клеёнчатой скатертью столом, над которым клубилось сизое облако табачного дыма, сидели четверо. Двое из них перекидывались в засаленные, видавшие виды карты, двое наблюдали. Помимо карт на столе лежали несколько помятых 5 и 10-рублёвых купюр, пачки «Беломора» и «Примы», а также стояла початая бутылка «Столичной», четыре гранёных стакана и нехитрая закусь, в которой предпочтение отдавалось соленьям. Интерьер дополняла вполне цивильная пепельница. Сидевший лицом ко входу картёжник, кинувший в мою сторону быстрый, цепкий взгляд, кивнул в сторону продавленного дивана:
– Присядь пока.
Похоже, это и был Прокурор. Обивка выглядела столь непрезентабельно, что у меня не было никакого желания на неё опускать свой зад. Но свободных стульев или табуретов я не видел, дёрганый, что впустил нас, уселся на валик дивана, а мой провожатый ушёл, видимо, сделав своё дело – доставив меня по назначению.
Пружины жалобно скрипнули под моим весом, хотя я и присел на самый краешек. По ходу дела разглядывал остальных сидевших за столом. Оппонент Прокурора был бугай с широченной спиной и мятыми ушами – лица я его сзади не видел. Не иначе занимался когда-то вольной или классической борьбой.
Слева за столом сидел хмурый мужик лет пятидесяти, задумчиво смоливший «беломорину». Худой, лицо изрезано морщинами, брови густые. Пальцы в перстнях-татуировках. Впрочем, как и у остальных, включая Прокурора. На безымянном пальце его правой руки был вытатуирован чёрный крест с точкой посередине и диагональными лучами, а на среднем – белая корона с расходящимися лучами. Наверное, что-то авторитетное. Сидевший справа картёжник обладал неброской внешностью, мог сойти и за водителя самосвала, и за какого-нибудь токаря-карусельщика. Взгляд, правда, выдавал в нём натуру хищную, такой пырнёт ножом – и на его лице не дрогнет ни один мускул. В данный момент он как раз и поигрывал ножичком с наборной рукояткой.
Играли вроде бы в «буру», насколько я разбираюсь в карточных играх. И везло всё больше Прокурору, а «борец» то и дело сопел и что-то гундел себе под нос, что-то типа: «Бог создал вора, а чёрт прокурора». Наконец партия закончилась закономерной победой Прокурора, тот с непроницаемым лицом подгрёб к себе купюры и констатировал:
– Играйте без меня пока, ко мне человек пришёл… Пойдём на кухню, не будем людям мешать.
Закрыв за собой дверь, кивнул на табурет, что стоял у маленькой плиты, сам уселся на такой же, напротив меня, у небольшого столика.