Мой ангел-хранитель
Шрифт:
Асы были в курсе того, что Сигюн сейчас больна, некоторые даже видели, как Тор нес её по Бифросту на своих широких руках. Людям было известно и казалось странным, что не проявляющий ранее никаких чувств, кроме равнодушия, редкой злости, Один теперь не на шутку беспокоится за жизнь своей невестки, каждый день навещает маленького Нари, даже иногда гуляет с ним, что вообще противоречит принципам Всеотца. Хотя с другой стороны его можно понять: он потерял жену, сын покинул его, меняя родной дом на мир смертных, Локи погиб, и это тоже угнетает царя, как показалось
Воспоминания того ужасного момента превращаются в сон, все происходит мимолетно, быстро, но взгляд успевает поймать обрывки тех секунд, когда сильное тело пронзает острый меч, когда тихий, не слышный всхлип слетает с его губ, когда он падает на твердую землю, выгибаясь дугой от жуткой боли. Сигюн вздрагивает, с ужасом распахивает глаза и чувствует, как сердце в её груди колотится, угрожая выпрыгнуть наружу, глаза щиплет от непрошеных слез, а легкий озноб пробирает все тело, вереницей мурашек бежит по коже.
Сигюн вновь видит перед собой озаренную теплым светом комнату и она пару минут прислушивается к тишине, пытается поймать на слух шум дождя за окном, его барабанные песни, но их нет. Девушка глядит на окно, что который день закрывают плотные шторы зеленого цвета, она видит, что в занавес пытается пробиться солнечный луч, и какое-то облегчение воцаряется на душе, когда ванка осознает, что на небесах снова горит солнце, пусть оно освещает землю, украшенную осенью, но оно светит, греет, радует.
– Леди Сигюн, вы проснулись? Доброе утро, - слышит она тонкий, нежный голос позади себя. Бирта садится на кресло возле постели, размешивая в стакане очередной отвар, который больная должна принимать по утрам.
Ванка нехотя поворачивается лицом к служанке, натягивает одеяло до груди, подпирает подушки, чтобы удобно сесть и облокотиться на них. Асинья подносит к её губам чашку, но Сигюн сама берет её в руки, сама начинает делать маленькие глотки и сморщивать милое бледное личико от неприятного вкуса лечебного снадобья.
– Сколько дней я провела в бреду?
– спрашивает Сигюн между маленькими глотками.
– Почти неделю, Леди, и ещё три дня восстанавливались, приходили в себя, а сейчас вы и вовсе идете на поправку, - с улыбкой сообщает Бирта, складывая чистые полотенца в стопку на прикроватную тумбочку.
Сигюн задумалась над чем-то, даже сама не зная над чем, просто устремила блестящие глаза в одну точку, а именно в плотно задернутое окно.
– Я не видела Нари так долго, принеси мне его, Бирта, - девушка умоляюще смотрит на служанку, но та отрицательно качает головой, чуть нагибается к ванской дочери, кладет свою тонкую руку на её ладонь.
– Нет, Леди, простите, но Нари вы пока увидеть не сможете. Болезнь все ещё не спала до конца, и вам ещё некоторое время не следует встречаться
– Даже если бы Сигюн настаивала на том, чтобы ей отдали малыша, прислужница все равно не исполнила бы её просьбу, это было строго настрого запрещено лекаршей и Одином.
Сигюн понимающе кивнула в ответ. Конечно, Бирта была права и она хочет сделать все только во благо. Тоска по маленькому сынишке съедает Сигюн, но она должна ещё немного потерпеть, полечиться, чтобы наконец увидеть свою кровинку.
– Вам не следует переживать за него, Леди Сигюн. Рядом с Нари неотлучно находятся самые опытные кормилицы и няньки, которых приставил Всеотец, и сам же Его Величество каждый день навещает своего внука и проводит с ним много времени. Вы знаете, служанки говорят, что ни разу не видели Одина таким заботливым, да и сам Нари неописуемо радуется, когда царь приходит, - рассказывает Бирта с нескрываемым восхищением, а Сигюн лишь недоуменно хлопает ресницами.
– Сам Всеотец? С моим Нари? Но как? Откуда вдруг у царя проявилась такая любовь к потомку ненавистного младшего сына?
– спрашивает Сигюн с недоверием, со вспыхнувшими прошлыми обидами.
– Что вы, Леди, вашего супруга в Асгарде называют героем после того, что он совершил. Никто не ожидал, что Локи Лафейсон окажет такую помощь старшему принцу Тору и всему Асгарду.
От таких новостей девушке вновь захотелось плакать от злости, от горькой обиды, но она сдержалась. Какие же все таки циничные люди окружают её. Всю жизнь они порочили имя Локи, боялись, ненавидели, презирали, желали смерти, а вот теперь называют героем, теперь почитают, хвалят. Только что ему теперь их признание? Для чего оно ему теперь? Для чего признание отца, для чего признание брата? Для чего, если теперь он прозябает у Хель? А там не нужны ему слава и власть, там не нужна ему любовь народа, в которой Сигюн продолжала сомневаться даже сейчас.
– Вот как… - шепчет она, сжимая под одеялом руки в кулаки так, что ногти нещадно воткнулись в тонкую кожу.
– Как же жалки и низки поступки людей, - сквозь зубы произнесла дева. Теперь ей хотелось поскорее избавиться от болезни, выйти к людям, чтобы взглянуть в их бессовестные глаза, в их глаза, которые она помнит горящие злостью, жгучими насмешками. Теперь она хочет взглянуть в глаза Всеотцу и увидеть его сожаление. Интересно, искренним ли оно будет? Интересно, настоящим ли будет народ, когда жена названного героя Локи пройдет мимо них с гордо поднятой головой?
Мысли девы вдруг прервал не навязчивый стук в дверь. Она отвлеклась, обернулась. В покои зашла служанка, принесла поднос с завтраком, а затем, поклонившись, покинула комнаты.
– Бирта, скажи, а как моя мама? Где она?
– спрашивает девушка у прислужницы, которая подошла к столу, чтобы разложить принесенный завтрак. Этого вопроса асинья боялась больше всего, она ожидала его и, когда он был произнесен Сигюн, невольно вздрогнула, ноги её подкосились, руки задрожали, и взятая ею чайная ложка упала на поднос, звякнув, стукнувшись о хрустальное блюдце.