Мой ангел-хранитель
Шрифт:
Возле постели девы неотлучно сидит Бирта, смачивая в холодной воде махровое полотенце, прикладывая ей на лоб. Сейчас у неё жар и он не спадает уже с самого утра. Бирта незаметно дотрагивается до руки девушки, которая тоже горяча, как растопленная печь. В таком состоянии ванку доставили два дня назад, она слегла на постель и за сутки просыпалась лишь раз. Все остальное время девушку мечет между явью и сном, забытьем и реальностью, тьмой и светом.
Тело девушки легкое, как пушинка, она стала картонной куклой, словно внутри неё ничего не было, только изнуренный болезнью облик. Она слаба, у неё не хватает сил, чтобы хотя бы лечь в другую позу,
Ни звука, ни голоса, лишь слабый шепот, который потом унимается, а дыхание становится ровным, и в нем уже почти не слышно той хрипоты, что теплится в груди ванской дочери. Она очень часто зовет своего супруга, которого больше нет, который больше не вернется…
– Моя бедная Леди Сигюн, - шепчет Бирта, смачивая свои тонкие пальцы в ледяной воде, окропляя ладонь девушки, на которой капли чуть ли не испаряются.
Бирта лишь иногда покидает ванку, но все это время её заменяет пожилая опытная лекарша погибшей царицы Фригги. Сама же служанка спешит в свои покои, куда определили маленького Нари до тех пор, пока его мама полностью не избавится от болезни, пока не встанет на ноги. С сыном Лафейсона сидят аж три няньки, причем они сами изъявили желание помочь, когда узнали, как младший принц, от которого никто и никогда не ожидал хотя бы одного хорошего поступка, пожертвовал собой ради Тора, ради его жизни, героически погибнув. Теперь уже мало кто боялся, теперь у людей было совсем другое мнение, только теперь уже было слишком поздно…
Бирта с ужасом вспоминает тот день, когда Сигюн доставили в Асгард без сознания, лекарша по началу была уверена, что девушка не выживет, но потом её состояние немного улучшилось, однако сегодня вновь спало до тяжелого. По сей день целительница твердит, что ванка сама не хочет бороться за свою жизнь; снадобья, что ей дают, вполне способны вылечить её болезнь, которая является банальной простудой с осложнениями, разве она страшна Богине? Конечно, помимо самого заболевания есть ещё и длительный, сильнейший стресс, и не один, который тоже способствует её плохому состоянию, и именно эти стрессы мотивируют её навсегда остаться в темноте…
По пустым коридорам разносятся громкие шаги, которые постепенно приближаются. На высоких стенах мерцают факела, а из огромных окон бьет солнечный свет. Эти коридоры впервые так светлы, Тор не помнит их такими. Однако они по-прежнему пусты, и ему очень тяжело сейчас ступать по ним. Он помнит эти коридоры с детства, здесь его младший брат Локи любил устраивать игры в прятки, и Тор никогда не сумел его отыскать, а юный маг в это время ходил рядом с Одинсоном невидимой тенью.
– Куда же ты сейчас спрятался, брат? Я тебя не найду, как это бывало всегда, но теперь и ты не раскроешь своих секретов, - останавливаясь вдруг, проводя по стенам ладонью, говорит Одинсон очень тихо. Пытаясь справится с нахлынувшими воспоминаниями, что больно хлещут его душу, Тор продолжает свой путь.
Факела освещают последний длинный коридор, который приводит громовержца к огромным дверям, разрисованным рунами, в которые Бог грома никогда не вглядывался, не вчитывался. Возле дверей он внезапно увидел высокий силуэт мужчины, что нервно расхаживал по коридору, держа руки
– Фандрал?
– Тор подошел ближе, и мужчина обратил на него свое внимание.
– Здравствуй, Тор, - он подошел к другу, они обнялись, как это всегда бывало при встрече.
– Сколько ты уже здесь?
– интересуется громовержец.
– Сутки. Не могу покинуть коридоры, в которых ранее почти ни разу не бывал, - досадно отвечает ас, поправляя пальцами светлую челку.
– Тебя так и не пустили? Что-нибудь говорили о состоянии Сигюн?
– Нет, - качает головой Фандрал.
– За все это время я здесь никого не видел, кроме слуг, но что они могут знать?
– Да… - Тор опускает голову, не имея в себе слов для ответа.
– Ты от отца? Как все прошло?
– вдруг прерывает повисшую тишину Фандрал, вопросительно глядя на друга.
– Я поговорил с ним, честно сказал свое мнение, изъявил свое желание, и он все понял, я думаю, что иначе и быть не могло, - отвечает Бог грома.
– Ты действительно решил покинуть Асгард, отказаться от трона? Ты хорошо подумал?
– Фандрал, возможно, в душе был бы рад отговорить Тора от его затеи оставить родной дом, но свое решение Бог грома уже вряд ли изменит.
– Да, Фандрал. Я многое понял за все это время, понял то, чего раньше не мог или не хотел понимать. Я не готов к правлению, я не думаю, что даже если сяду на трон, то справлюсь со всем, что он мне предложит, я не готов к такой жизни, да и теперь такая жизнь - не мои мечтания.
– Дело в Джейн?
– Нет, хотя и в ней тоже. Я был рожден не для царствования и в этом уверен. Я хочу уйти в Мидгард, хочу остаться со своей возлюбленной, хочу совсем иной жизни, но Асгард, как и все девять миров, буду готов защитить всегда, - твердо, уверенно объясняет громовержец. Ему ничуть не жаль, что он уходит, он лишь жалеет о том, что не мог понять раньше своих многих ошибок, жалеет, что теперь ничего нельзя исправить. В его голову так же закрадывалась мысль о том, что к трону должен был быть подготовлен Локи, а не он. И Тор понимает это только сейчас, когда брата вовсе нет в живых…
– Кто же теперь заменит Всеотца, когда он уйдет на покой?
– словно самого себя спрашивает Фандрал, однако ищет ответ в глазах Тора.
– Я говорил ему и об этом, а точнее - он спрашивал меня сам, будто спрашивал моего совета или разрешения. Единственным наследником отца является только Нари, а Сигюн может стать полноправной царицей.
– Не думаю, что Сигюн теперь будет до трона, да она и никогда не гонялась за ним в отличии от своего мужа.
На слова Фандрала Тор ответил грубым и холодным взглядом, который впился в аса, словно меч.
– Прости, Тор, я что-то не подумал, - тут же поспешил исправится мужчина.
– Оставь прошлое, Фандрал, забудь его. Нельзя жить, постоянно думая о том, что случилось когда-то, важно то, что случится сейчас и в будущем. Нари заслуживает стать наследником трона по всем законам правления и по всем законам чести.
Разговор асгардцев вдруг нарушили раздавшиеся в коридоре звонкие шаги. К покоям Лафейсона направлялась низенькая ростом женщина, одетая в бирюзовый, достающий до пола сарафан с повязанным фартуком, её темные волосы были уложены в пышную прическу, уложены так, что не один волосок, ни одна прядь не посмеют выбраться из плена прически, на лице её виднеются морщины, а в добрых глазах возникает серьезность, когда она видит стоящих асов возле дверей.