Мой бедный, бедный мастер…
Шрифт:
Произнеся всю эту ахинею, Бенгальский отступил на шаг, сцепил обе ладони и стал махать ими в прорез занавеса, который и разошелся в разные стороны.
Выход мага с его длинным помощником и котом, выступившим из кулис на задних лапах, понравился публике. Прокатился аплодисмент. Коровьев и кот подошли к рампе и раскланялись. Это уже вызвало большой аплодисмент, и сотни лиц заулыбались, глядя на кота.
— Кресло мне,— приказал Фаланд, и в ту же секунду, неизвестно как и каким образом, на сцене появилось большое кресло, в которое и сел
Наконец послышались слова Фаланда:
— Скажи мне, Фагот,— осведомился маг у клетчатого гаера, который, очевидно, носил и другое название, кроме «Коровьев»,— так это и есть московское народонаселение?
— Точно так,— почтительно ответил Фагот-Коровьев.
— Так, так, так,— отозвался Фаланд,— я, как ты знаешь, давненько не видел москвичей… Признаться, некогда было… Надо сказать, что внешне они сильно изменились, как и сам город, впрочем… Не говорю уже о костюмах… Но появились эти трамваи, автомобили…
— Троллейбусы! — подсказал Фагот.
— Да… да…
Публика внимательно слушала, полагая, что это словесная прелюдия к магическим фокусам.
Кулисы были полны артистов, между их лицами виднелось бледное лицо Близнецова.
На физиономии Бенгальского, приютившегося сбоку возле портала, замелькало выражение некоторого недоумения, и он чуть-чуть приподнял бровь. Воспользовавшись паузой, он вступил со словами:
— Иностранный артист выражает свое восхищение Москвой, которая так изумительно выросла в техническом отношении, а равно также и москвичами.
Бенгальский приятно улыбнулся и потер руки.
Фаланд, клетчатый и кот повернули головы в сторону конферансье.
— Разве я выразил восхищение? — спросил маг у Коровьева-Фагота.
— Никак нет, мэтр, вы никакого восхищения не выражали,— почтительно изгибаясь, доложил клетчатый гаер.
— Так… что же он говорит?
— А он просто соврал,— звучно, на весь зал сообщил клетчатый и, повернувшись к Бенгальскому, прибавил:
— Поздравляю вас, гражданин соврамши!
На галерее рассмеялись, а Бенгальский вздрогнул и выпучил глаза.
— Ну, меня, конечно, не столько интересуют эти автобусы, телефоны и прочая…
— Аппаратура,— угодливо подсказал клетчатый.
— Совершенно верно, благодарю,— отозвался артист,— сколько более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренно?
— Важнейший вопрос, сударь,— озабоченно подтвердил Фагот.
Тут в кулисах стали переглядываться и пожимать плечами, Бенгальский стоял красный, как рак, но, как бы отгадав тревогу за кулисами, маг сказал снисходительно:
— Но мы, однако, заболтались, дорогой мой, а публика начинает скучать. Покажи ей что-нибудь… простенькое.
Тут зал облегченно шевельнулся. Пять тысяч глаз сосредоточились на Коровьеве. Тот немедленно выступил к одному концу
— Три, четыре!
Тотчас поймал из воздуха атласную колоду карт, стасовал ее и лентой пустил по воздуху, кот немедленно ее поймал, в свою очередь стасовал, выпустил обратно клетчатому. Атласная лента фыркнула, клетчатый раскрыл рот, как птенец, и всю ее, карта за картой, заглотал. А кот раскланялся с партнером, шаркнув задней лапой. Аплодисмент ударил, как залп.
— Класс! — воскликнули за кулисами, потрясенные ловкостью кота. А Фагот тыкнул пальцем в партер и объявил:
— Колода эта таперича, уважаемые граждане, в седьмом ряду, место 17-е, в боковом кармане, в бумажнике у гражданина Порчевского, между трехрублевкой и повесткой, коей Порчевского вызывают в суд по делу об уплате алиментов гражданке Скобелевой.
В партере зашевелились, стали привставать, и наконец гражданин, которого точно звали Порчевским, весь пунцовый от изумления, извлек из бумажника колоду и стал тыкать ею в воздух, не зная, что с нею делать.
— Пусть она останется у вас на память! — козлиным голосом прокричал Фагот.— Вы не зря говорили вчера, что ваша жизнь в Москве без покера была бы совершенно несносна!
— Стара штука! — раздался голос на галерке.— Это из той же компании!
— Вы полагаете? — заорал Фагот, щурясь на галерку сквозь разбитое стеклышко.— В таком случае, она у вас в кармане!
На галерке произошло движение, послышался радостный голос:
— Тут! Тут! Только… стой! Это червонцы!
Головы повернулись к галерке, туда, где кричали. Там смятенный гражданин обнаружил у себя в кармане пачку, перевязанную банковским способом и с надписью: «Одна тысяча рублей». Соседи навалились на него, а он начал ковырять обложку пальцем, стараясь дознаться, настоящие ли это червонцы или какие-нибудь волшебные.
— Настоящие! Ей-богу, червонцы! — кричали с галерки.
— Сыграйте и со мною в такую колоду! — весело попросил женский голос в ложе.
— Авек плезир, мадам,— отозвался клетчатый,— только почему же с одной вами? Все примут участие! — И скомандовал: — Прошу глядеть в потолок.
Головы поднялись, Фагот рявкнул:
— Пли!
В руке у него оказался пистолет, сверкнуло, бухнул выстрел, и тотчас из-под купола, ныряя между нитями подтянутых трапеций, начали падать в зал белые бумажки. Они вертелись, их разносило в стороны, забивало на галерею, откидывало и в оркестр, и на сцену.
Через несколько секунд бумажный дождь, все густея, достиг кресел, и зрители стали бумажки эти ловить. Сперва веселье, а потом недоумение разлилось во всем театре. Сотни рук поднимались, сквозь бумажки зрители глядели на освещенную сцену и видели самые праведные, самые верные водяные знаки. Запах также не оставлял никаких сомнений: это был единственный в мире, ни с чем по прелести не сравнимый запах свежеотпечатанных денег.