Мой бедный, бедный мастер…
Шрифт:
— Как же это вы сюда попали? — шепотом спросил Иван, повинуясь длинному, сухому пальцу, который продолжал грозить.— Ведь решетки-то на замках?
— Решетки на замках,— повторил гость,— но Прасковья Васильевна человек рассеянный. Я у нее связку ключей стащил и таким образом получил возможность и на балкон выходить, и даже, как видите, иногда навестить соседа. Итак, сидим? — спросил он.
— Сидим,— ответил Иван, с любопытством всматриваясь в живые карие глаза пришельца {182} .
—
Преображенный Иван мужественно признался:
— Вчера в ресторане я одному типу по морде засветил.
— Основание? — строго спросил гость.
— Да, признаться, без основания,— ответил Иван, конфузясь,— там буза вышла…
— Советую вам это бросить,— сказал гость,— вы перестаньте рукам волю давать.— И опять осведомился:
— Профессия?
— Поэт,— неохотно признался Иван. Пришедший огорчился.
— Ой, как мне не везет,— воскликнул он, но тотчас спохватился,— извините, не обращайте внимания… А как ваша фамилия?
— Понырев.
— Ай-яй-яй,— сказал гость.
— А вам мои стихи не нравятся? — без всякой обиды спросил Иван.
— Ужасно не нравятся.
— А вы какие читали?
— Да никаких я не читал! — воскликнул нервно гость.
— А как же?..— изумился Иван.
— Что как же? Как будто я других не читал! А эти, даю вам голову наотрез, такие же самые! Ну, будем откровенны, сознайтесь — ведь ужасные ваши стихи?
— Чудовищные! — внезапно смело и откровенно сказал Иван.
— Не пишите больше,— сказал пришедший умоляюще.
— Обещаю,— торжественно заявил Иван,— обещаю и клянусь!
Клятву скрепили рукопожатием.
— Из-за чего попали сюда? — спросил [гость].
— Из-за Понтия Пилата,— ответил Иван.
— Как? — воскликнул шепотом гость и даже привстал.— Потрясающее совпадение! Расскажите, умоляю!
Иван, почему-то испытывая полное доверие к неизвестному гостю, вначале скупо и робко, а потом все более расходясь, рассказал всю историю про Патриаршие пруды, причем испытал впервые полное удовлетворение.
Его слушатель не только не выразил ему недоверия, но, наоборот, пришел от рассказа в полный восторг. Он то и дело прерывал Ивана восклицаниями: «Ну, ну! Дальше, умоляю!.. Не пропускайте ничего!»
Когда шел рассказ про Понтия Пилата, глаза у гостя разгорелись, как фонари. Однажды он потряс кулаком и вскричал шепотом:
— О, как я угадал! {184} О, как я угадал!
Когда
— Эх, жаль, что на месте Мирцева не было критика Латунского! {185} Но продолжайте, умоляю!
Кот, садящийся в трамвай, привел в состояние веселья гостя. Он беззвучно хохотал, даже давился, сам себе грозил пальцем, восклицал: «Прелестно! Прелестно!»
Когда Иван, поощренный до крайности своим благодарным слушателем, честно и откровенно изложил историю в Грибоедове и дальнейшее, гость стал серьезен, затуманился, Ивана пожалел, но при этом сказал:
— Вы, голубчик мой, сами виноваты. Нельзя себя держать с ним столь развязно и, сказал бы, даже нагловато. Вот и поплатились! Ну, вам простительно, вы меня извините, вы — человек невежественный…
— Бесспорно,— согласился Иван.
— А Мирцеву я положительно удивляюсь. Как же так, все-таки, не узнать его?
— Кто же он такой? — со страхом и любопытством спросил Иван. Гость сказал, что охотно объяснил бы это Ивану сразу и тут же, но не сделает этого только потому, что боится потрясти Ивана, а тот, как бы там ни было, психически явно ущербен.
— Но, ах, ах,— восклицал гость,— что бы я дал, чтобы быть на вашем месте! Ах, ах,— он даже по комнате заходил, восклицая,— ах, ах! Ведь это какой случай!
— А он действительно был тогда у Понтия Пилата? — спросил Иван, потирая лоб.— Мне, конечно, не верят, думают, что я сумасшедший.
— Стравинский первоклассный психиатр,— отозвался гость,— но здесь он совершил ошибку, приняв ваши рассказы за бред. Вы не сумасшедший, вы все это действительно видели и слышали, как и рассказываете, но то, что случилось на Патриарших, настолько необычно, бывает так редко, что, конечно, ошибка его извинительна.
— А может, этот с дырявым глазом сумасшедший?
Гость рассмеялся.
— Не беспокойтесь, мой друг,— ответил он,— я искренно позавидовал бы вам, если бы вы имели одну десятую часть, слышите — одну десятую его ума.
— Так, стало быть, он был у Пилата.
— Без сомнения,— отрезал гость,— и я, клянусь, отдал бы связку ключей Прасковьи Васильевны, ибо больше мне отдавать нечего, это все, что у меня имеется в жизни, за то, чтобы послушать его.
— А зачем он вам так понадобился?
Тут гость рассказал свою печальную историю.
— Дело, видите ли, в том, что я написал роман как раз про этого самого Га-Ноцри и Пилата,— заговорил гость и явно взволновался.
— Вы — писатель? — спросил с великим интересом Иван.