Мой бедный, бедный мастер…
Шрифт:
— Потому,— ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы,— что Аннушка уже купила постное масло, и не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не состоится.
Тут, понятное дело, под липами наступило молчание.
— Простите,— сказал Крицкий, дико глядя на мелющего чепуху иностранца,— при чем здесь постное масло, и какая Аннушка?
— Постное масло здесь вот при чем,— вдруг заговорил Понырев, очевидно решив объявить незваному
— Иван! — воскликнул Крицкий.
Но иностранец ничуть не обиделся, а, наоборот, превесело рассмеялся.
— Бывал, бывал, и не раз! — вскричал он со смехом, но не сводя несмеющегося глаза с поэта.— Где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич!
— Откуда вы знаете, как меня зовут?
— Помилуйте, дорогой Иван Николаевич, кто же вас не знает? — Здесь иностранец вытащил из кармана вчерашний номер литературной газеты, и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изображение и свои собственные стихи.
Однако на сей раз это еще одно доказательство славы и популярности ничуть не обрадовало поэта.
— Я извиняюсь,— сказал он, и лицо его потемнело,— вы не можете подождать минуточку, я хочу товарищу пару слов сказать.
— О, с удовольствием! — воскликнул иностранец.— Здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.
— Вот что, Миша,— зашептал поэт, оттащив Крицкого в сторону,— это никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то он уйдет…
— Почему ты думаешь?..— встревоженно шепнул Крицкий, а сам подумал неприятно: «А ведь, пожалуй, он прав…»
— Уж ты мне верь,— засипел ему в ухо поэт,— он дураком прикидывается, чтобы выспросить кой-что. Ты слышишь, как он по-русски говорит? Идем, задержим его, а то уйдет…
И поэт за руку потянул расстроенного Крицкого к скамейке.
Незнакомец не сидел, а стоял у скамейки, держа в руках какую-то книжечку, плотный конверт великолепной бумаги и визитную карточку.
— Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл представить себя вам. Вот моя карточка, вот мой паспорт, а вот и приглашение, в котором меня просят приехать в Москву для консультации,— веско сказал иностранец, проницательно глядя на обоих литераторов.
Те сконфузились. «Черт, слышал все…» — подумал Крицкий и вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности. Пока иностранец совал их Крицкому, поэт успел разглядеть на карточке слово «Professor» и начальную букву фамилии, опять-таки «F».
— Очень приятно,— смущенно сказал Крицкий, и иностранец спрятал документы в карман.
Отношения таким образом были восстановлены, и все трое опять сели на скамью.
— Вы в качестве консультанта
— Да, консультанта,— подтвердил профессор.
— Вы — немец? — спросил Понырев.
— Я-то? — переспросил профессор и вдруг задумался.— Да, пожалуй, немец,— сказал он.
— Вы по-русски здорово говорите,— заметил Бездомный.
— О, я вообще полиглот,— ответил профессор.
— А у вас какая специальность? — ласково осведомился Крицкий.
— Я специалист по черной магии.
«На тебе!!» — стукнуло в голове у Понырева.
— И… и вас по этой специальности пригласили к нам? — заикнувшись, спросил Крицкий.
— По этой пригласили,— подтвердил профессор,— тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи Бэкона и бенедиктинского монаха Гильдебранда, тринадцатого и одиннадцатого веков… Захотели, чтобы я их разобрал… Я специалист единственный в мире…
— А-а! Вы историк? — с большим облегчением и уважением сказал Крицкий.
— Я — историк,— подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу,— сегодня вечером на Патриарших будет смешная история.
И опять крайне удивились и редактор, и поэт, а профессор поманил обоих к себе пальцем и, когда те наклонились к нему, прошептал:
— Имейте в виду, что Иисус существовал.
— Видите ли, профессор,— смущенно улыбнувшись, отозвался Крицкий,— мы уважаем ваши несомненно большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения.
— А не надо никаких точек зрения! — ответил профессор.— Просто он существовал, и больше ничего!
— Но какое же доказательство этому?..
— И доказательств никаких не надо,— заговорил профессор, причем его акцент почему-то пропал,— просто в белом плаще…
Глава II
Золотое Копье {187}
В белом плаще с кровавым генеральским подбоем {188} , шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца ниссана в колоннаду дворца вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат.
Больше всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало прокуратору очень нехороший день. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и пота от конвоя примешивается проклятая розовая струя. Из недальних казарм за дворцом {189} , где расположились пришедшие с Понтием в Ершалаим римские манипулы, заносило дымком в колоннаду, но и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что в манипулах кашевары начали готовить обед, примешивался все тот же жирный розовый дух.