Мой брат Юрий
Шрифт:
— Принимают только тех, у кого родителей нет...
— Одних московских набирают...
— У кого хоть одна троечка — даже документы не смотрят...
Последний слух оказался близким к истине: ребятам, имеющим тройки в свидетельствах, документы возвращали без долгих разговоров. Тоня, будучи коренной москвичкой, быстро и верно оценила обстановку:
— Не горюй, Юра, наша возьмет. В документах у тебя одни пятерки, а что только москвичей принимают — так это чушь...
Действительно, в приемной комиссии ознакомились с Юриным свидетельством
— Только не рассчитывайте на общежитие,— предупредил секретарь комиссии.— Свободных мест почти нет.
Что ж, допустили к экзаменам — и то хорошо. Но я тут же прикинул, во сколько обойдется частная квартира, койка хотя бы, которую придется снимать для Юры, и подумал, что, вероятней всего, придется брату на сей год распроститься с мечтой о ремесленном училище.
Прасковья Григорьевна, когда вечером поведал я ей свои сомнения, негодующе замахала руками:
— Юра будет жить у нас. Главное сейчас, пусть получше к экзаменам подготовится.
И усадила младшего племянника за учебники: их у каких-то знакомых разыскали Тоня и Лида.
До экзаменов оставалось три дня.
Все эти дни в доме стояла удивительная тишина. Мы ходили на цыпочках, не разговаривали громко. Но время от времени тетя Паша подходила к Юре, отбирала книги:
— Иди-ка проветрись, погуляй. Через полчаса возвращайся.
Юра послушно шел на улицу и возвращался точно через полчаса — посвежевший, с новыми силами после прогулки.
Удивительно, сколько заботы и чуткости проявили к Юре в те дни в семье Савелия Ивановича.
И вот он наступил, день первого экзамена.
— Ну, Юрка, ни пуха тебе, ни пера!..
Рабочего класса прибыло!
В Гжатск я возвращался один: кончились свободные дни, предоставленные мне на работе. Возвращался, нагруженный московскими подарками, купленными неугомонной теткой, полный мыслей о том, какие они щедрые и душевные люди, наши столичные родственники. Ведь вот и сами живут более чем скромно, и квартира у них не ахти какая, а поди ж ты! — приняли-то нас как.
Я не знал, как сдаст Юра остальные экзамены, но он оставался у Савелия Ивановича и Прасковьи Григорьевны, и я был спокоен за него.
А на первом экзамене брат получил пятерку.
К экзаменационному столу его вызвали четвертым. Мы с Тоней переживали в коридоре.
— Завалит,— волновался я.— Тут вон московских ребят больше, смотри, какие они шустрые.
Тоня была настроена оптимистичнее.
— Сдаст. Я к Юре присмотрелась. Он тоже не из робких. И подготовлен неплохо.
Юра вышел к нам раскрасневшийся, сияющий, и не один вышел — в сопровождении экзаменатора.
— Так где тут твои родственники? — спросил экзаменатор, подтянутый, со спортивной выправкой мужчина средних лет. Подошел к нам и, улыбаясь, проговорил довольно: — Отличные знания у Юры. Мы тут, интереса ради, сверх программы ему несколько вопросов задали. Справился. Комиссия с удовольствием слушала его. Спасибо! — Он пожал руки мне и Тоне, Юрию сказал: — Желаю тебе дальнейших успехов, Юра!
Счастливей брата искать человека в этот день было бы бесполезно. Едва добрались до квартиры дядьки, едва открыла дверь на наш звонок заждавшаяся Прасковья Григорьевна, как Юра бросился ей на шею.
— Пятерка!!!
— Юрка, ты же задушишь меня,— смеялась Прасковья Григорьевна.— Отстань, бесстыдник.
— А вопросы, теть Паш, легкие были. Я сперва очень боялся, а когда услышал вопросы — ни капельки. Весь испуг прошел.
— Ну, хватит, хватит, хвастунишка. На экзаменах, Юра, легких вопросов не бывает — просто знания оказались у тебя достаточными...
В тот же день сестры купили билеты в театр, и отличную оценку Юры мы отпраздновали коллективным культпоходом.
...Вот и Гжатск. Я иду по Ленинградской улице, один иду, без Юры. Что-то делают сейчас родители? Наверно, все переживают, волнуются: как там у нас, в Москве, дела?
Отец, мама и Бориска возились на огороде — убирали огурцы. Едва я скрипнул калиткой — все, как по команде, повернулись ко мне.
— Что? Рассказывай.
— Порядок,— и я с подробностями, которые, не перебивай меня вопросами отец и мать, может, мне и не вспомнить бы никогда, рассказал о наших мытарствах в столице, о горестях и радостях.
— Значит, говоришь, пятерку получил?
Отец расправил плечи и строго посмотрел на Бориса:
— Помнит наказ — не позорит фамилию.
«Слава богу,— подумалось мне,— пронесло тучи...»
Мама тоже была довольна, хотя, по всему видно, и не смирилась она окончательно с отъездом Юры. Больше всего пришлось ей по душе, что Юру ласково встретили в доме Савелия Ивановича.
— Не будет ему в Москве одиноко.
И только Борис, выслушав мой рассказ, заныл:
— Что ей, Тоньке, больше всех надо, что ли? Суется, куда не просят. Вот дядя Савва молодец: поездил и бросил. А она в Люберцы потащилась...
— Уймись! — прикрикнул на него отец.— Люди к нам с добром, а ты...
Через несколько дней в дом постучал старичок почтальон:
— Вот-с, ваш нетерпеливый молодой человек решил письмом родителей порадовать.
В письме Юра сообщал, что так же успешно, как и первый, сдал все остальные экзамены, что в группу токарей или слесарей, как он желал, его не зачислили: туда берут только с семилеткой, и что он будет учиться специальности литейщика.
«Это очень интересная специальность,— писал он, не скрывая гордости,— памятник Пушкину в Москве литейщики сделали...»
Из того же письма узнали мы, что Юре уже выдали форму и он успел сфотографироваться в ней, скоро пришлет фотокарточку и что — самое главное! — как отличнику учебы ему предоставили место в общежитии.