Мой цифровой гений. Дьявол
Шрифт:
На черно-белом фото Василий завороженно смотрит куда-то вправо от сделавшего снимок.
– Ты за мной следила?!
– Если честно, да. – Любовь взяла его за обе руки, глядя по-собачьи преданно в глаза, – и, как мне показалось, преуспела в этом не одна.
– Кто еще?!
– Странный… очень элегантно одетый человек, строгий, деловой и в тот же момент сильный, волевой… – Любовь отвела глаза от Василия и посмотрела куда-то вдаль. – Похож на призрака, но во плоти – живой…
– Как ты определила?
– Он меня коснулся случайно, мимо проходя… –
В глазах Василия застыл немой вопрос.
– …Когда я маленькой бежала за отцом и матерью в панической толпе… в момент трагедии в метро, – Любовь вытерла слезу, уводя Василия к уличному кафе, – такое же касание я ощутила от человека, оттолкнувшего меня в сторону от эскалатора. Я помню его взгляд, запах, шероховатость руки, горячей кожи… ее отпечаток красный ожогом с моей шеи и лица еще долго не сходил…
– Он что-то говорил?
– Просто сказал: «Еще не время, отойди!» – Любовь, бросая сумку на стол, разместилась за ним же, ища глазами официанта. – Он всех тогда забрал, когда лестничную ленту несчастный случай оборвал. Передо мной до сих пор матери лицо и ее ко мне протянутые руки, корящий взгляд отца… молящий – остаться жить.
Василий взглянул на зажигалку с сигаретой в ее дрожащей от волнения руке.
– Я знаю, что ты борец с этой пагубной привычкой, но… – ее упругая грудь приподнялась в жадной затяжке сигаретой, – прости, для меня это единственная отдушина…
Василий промолчал, отодвигаясь чуть, ему было ненавистно не само курение и курильщики. Он огня боялся приближения, помня, как болезненно восстановление после сожжения тела своего… Он не раз испытал и то, и другое. Сказать больше: он не был ярым противником курения потому, что бумажная часть сигареты сгорала, как и впоследствии выкинутая и отсортированная в переработке упаковка – пачка из-под сигарет. Он радел только за ту бумагу, которая помогала людям или сохранялась хотя бы на относительно долгий срок времени, являясь незаменимой для них полезностью.
– Мне всё равно… – произнес задумчиво Василий. – Это твое здоровье, в конце концов.
– Пассивно – и твое. – Любовь выдохнула дым в сторону спешащих мимо кафе прохожих.
– Мне разрушение этим не грозит. – Он взял один из бумажных снимков. – Что еще?..
Любовь, пристально взглянув в его глаза поверх очков, затем сквозь их стекла, ногтем указательного пальца выцарапала из пачки фотографий еще одну и подтолкнула ее к Василию.
– И что?!..
Тем же ногтем цвета штормовой морской волны она, трижды стукнув, указала на темное пятно за Василием.
– Ну… – Пятно человеку с богатым воображением могло показаться призрачным силуэтом с парой светлых глаз, Василий рефлекторно отстранился от дымящейся сигареты спутницы. – И снова только «ну»?!..
– Ну! – передразнив его и затушив сигарету, Любовь несколькими манипуляциями на экране фотоаппарата увеличила темное пятно, выделив его, обведя белым на снимке цифровом, на том, где, по ее словам, был не «проявлен» присутствующий во время съемки Василий. – Ну?!
Василий похолодел. Затвердел. Как твердеет на крепком морозе влажная бумага, дошедшая до «раскола». Здесь образ, едва заметный на бумажном фото, виден чётко – контуры тела и светящиеся белым глаза и в улыбке зубы. Более того, он Василию знаком. Почему последний и «одеревенел»… Нервно сглотнул слюну и потянулся почти со скрипом тела к латте спутницы, дымящемуся на столе.
– О-о-о… – Любовь, внимательно разглядывая Василия, откинулась назад, в порыве ветра поправляя и убирая прядь волос под оправу очков, водруженных сверху на рыжей голове. – Да он знаком тебе!
Собеседник ее с трудом проглотил не согревающий его напиток. Говорить не мог, он смотрел на образ своего врага, на причину всех своих несчастий и бед. Поднявшийся внезапно холодный ветер еще больше сковал Василия, отправляя в памятное прошлое.
Грюмо. Вера. Пылкая страсть. Тени райского сада. Эти же тени в музыкальном произведении, сделавшем современного музыканта известным, несмотря на частичный, но всё же плагиат. Его, Василия, трагическая и непоправимая ошибка…
Любовь дергает его за руку.
– Идем, сейчас польёт! – Она собрала свои личные вещи в сумку, расплачиваясь с официантом.
Василий в ступоре разглядывал изменившуюся уличную атмосферу. Люди спешили. Транспортные средства, казалось, тоже вместе с ними. Небо потемнело, словно наливаясь свинцом; и, от этого «налития» увеличиваясь, приближалось к земле. Давило собою. Где-то далеко ударил гром. На тротуар, словно сбитая этим ударом, с неба упала черно-синяя галка. Затряслась в предсмертной агонии, притягивая взгляды прохожих и еще больше ускоряя их ход.
Непогода поглощала сияющий на солнце еще минутами ранее майский проспект. Взвыла, подлаивая, собака, пугающая не только укрывающихся от шквальных порывов ветра прохожих, но и своего хозяина. Крупные градины размером с перепелиное яйцо посыпались с неба. Не равномерно. А так, словно они с силой били именно землю и выборочно ее жителей, отскакивая попрыгунчиком от людей, тротуара, дороги и предметов соприкосновения.
«Только бы не дождь…» – спасительно глядя на град, подумал Василий.
– В метро!.. – Любовь схватила его, и снова больно, за руку.
Он их все-таки застал на бегу. Дождь. Быстро сменивший град. Холодный, жесткий, бескомпромиссный. И, разумеется, мокрый.
Любовь тянула его в бегущей толпе к спасительному входу станции метро. По мокрой каше из ледяной крупы. А Василий думал: «Лишь бы эта девушка не порвала меня, намокшего… Откуда в ней столько силы? Хотя ведь она же Любовь. Что само по себе довольно-таки сильная штука…»
Затем они тряслись в вагоне подземки. Она, прижавшись к нему, заглядывала в его глаза своими синими и близорукими. Поправляла свои потемневшие до цвета каштана волосы. И затвердевшими сосками груди прижавшись вплотную сквозь намокшую одежду, раскрепощала его одеревеневшее до этого тело.