Мой цифровой гений. Дьявол

Попов Василий Алексеевич

Дрожащими руками Любовь накидала легкий макияж. Выключив воду, еще посидела пять минут, собираясь с силами. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, открыла дверь, перед этим осторожно трогая ручку боясь обжечься.

Незваный гость уже покопался в ее фонотеке и баре. Звучал давно ушедший в суициде Kurt Cobain. Вино плескалось в прозрачности бокала, а гость в манере сомелье дегустировал его.

– Чем обязана? – Любовь попыталась улыбнуться и не шататься при ходьбе.

– Вашим не в меру неуместным любопытством… – Он, отпив маленький глоток,

поморщившись, отставил в сторону бокал. – Смотрите-ка, как любопытство созвучно с вашим именем и чувством, что люди бездумно в ранг особый возвели… Как будто любовь и любопытство – одно и то же. Не разделяете моего субъективного?..

– Если вы за этим только, – Любовь, глядя пристально в его горящие разноцветным огнем глаза, все-таки шатаясь, подошла к столу и налила себе в бокал вино кровавого цвета, – то можно было и не утруждаться подъемом по лестнице, я могла бы выслушать подобное с балкона.

Отвернувшись к двери балкона, гость вздохнул разочарованно.

– Тогда… – Когда он повернулся, его синий глаз потемнел до черноты, а зеленый пылал ненавистью не только к Любови, а ко всему живому на земле, – это было бы похоже, скорей, на серенаду…

– Отлично, мне никогда не доводилось… – Она предательски стукнула дрожащим бокалом в руке о зубы. – Может, спуститесь?..

– Это уже безвозвратно устарело… – он перебил ее и внезапно рассмеялся, а Любовь увидела вытатуированные шестерки на его зубах. – А вы похожи на свою мать! Та ещё чертовка…

– Из ваших уст звучит как комплимент. – Она понимала, что за сущность перед ней. – И я вообще-то ее дочь и априори похожа на неё, но я спрошу, так как, может, многого не знаю: чем же так похожа?

Любовь трясло, и это не укрылось от сидящего напротив, от него вообще невозможно было что-либо скрыть, как, впрочем, и он не скрывал этой своей особенности. Ей ужасно хотелось сесть – ноги подкашивались, но она пыталась до конца проявить демонстративную стойкость.

– Этим необоснованным и никчемным протестом… – Он улыбнулся, глядя на дрожащую коленную чашечку Любови, – таким обреченным действием – утопия…

– Но это же лучше, чем пресмыкаться, стоя на коленях. – Любовь революционеркой, словно перед казнью, гордо подняла голову.

– Вы сейчас о своем отце?

Любовь зарделась во вспышке гнева.

– Поясни!

– Ну… – Он улыбнулся, снова «зажигая» синее «пламя» второго глаза, – он просил и умолял… некрасиво как-то даже. А вот мать ваша держалась стойко, вполне достойно.

– Он умолял за себя?! – сквозь зубы процедила Любовь.

– Нет, но разве в этом суть?

– В этом! И только в этом. – Она поставила бокал, ощутив, как хмель обуял ее. – Я повторю вопрос! Зачем вы здесь?

– За вами!

– Забирайте! – Она налила себе еще бокал и осушила его залпом. – Только не ждите, я вряд ли буду пресмыкаться и молить…

Любовь дрожащей рукой достала сигареты, но не смогла высечь огонь из зажигалки. Она ее трясла, чиркая снова и снова, – безрезультатно. Внезапно сигарета в другой ее руке задымилась.

– Не

благодарите… – Гость открытой ладонью подтвердил отказ. – Я этого и не жду от вас. Тем более и вам понятно, что мольбы и слезы перед финалом бесполезны. Но мне нужна не ваша банальная смерть. Необходимы вы живая, как существо – как человек.

– Зачем?

– Василий всё вам рассказал… – Он вздохнул, скорбно улыбаясь. – И вы, и я об этом знаем.

– Допустим. – Горечью табака першило в ее горле.

– Он забрал у меня Веру, женщину мою, бездушно-некрасиво дерзко… – Поднявшись, гость подошел к двери балкона, встав в ее проем, повернувшись к хозяйке спиной. – Признаюсь – это было больно.

– Но разве он ее не обменял в сделке вероломной? – Любовь взволнованно вздохнула, словно речь шла о ней самой.

– Может быть, и так… – Он посмотрел на циферблат «часов», высветившихся электронными цифрами на руке, – я не придал этому тогда особого значения, но впоследствии я понял – она стала мне крайне необходима…

– Как женщина? – Любовь, ощутив сухость в горле, сделала несколько глотков вина.

– Как вера. Как ее символ…

– И вы решили забрать в ответ у оппонента и любовь? – Любовь, медленно и смело ступая уже и не дрожа, направилась к высокому, статному, стоящему к ней спиной. – Как женщину или как символ тоже?..

Гость повернулся резко, перебивая в ней дыханье.

– Неважно как! Сам факт отвратен… – Его глаза горели сине-зеленым огнем, он словно пылал изнутри, обжигая стоящую в метре от него женщину. – Зачем он вам? Слабый, бесполезный, неприспособленный, ни на что не способный, ничто буквально…

– Знаете, – она закусила губу, глядя ему прямо в «пылающие» глаза, – так часто бывает – непропорциональность человеческих характеров и темпераментов в парах. Кому-то нужно спрятаться за сильной спиной своего мужчины и почувствовать себя слабой и защищенной. А такой, как я, необходимо доминировать, пусть даже мнимо… но вести за руку по жизни вечно сомневающееся «амбивалентное создание»…

Сделав шаг навстречу, он взял ее за руку возле локтя, обжигая через блузку.

– Он вас будет всегда сравнивать с ней и искать ее… но… – Он отпустил Любовь и направился к выходу. – Но Веру я не отдам ему. Он забрал себе ее чувства, я забрал ее саму. Только ваше согласие и любовь ко мне могут помочь разрешить этот конфликт интересов.

– Зачем?! – Она крикнула, взвизгнув, останавливая тем самым его. – Василий не будет страдать, потеряв меня, по-прежнему любя именно ее.

– Это не ваше дело! – Гость улыбнулся, повернувшись, сверкая всем, что в нем могло сверкать. – Я буду ждать. И вот еще… – Он «прожег» синим огнем гостиную, оглядев ее. – Не пытайтесь о моем визите рассказать ему. Не получится, только будете сами от этого страдать…

Любовь пала на диван. Чувствуя боль от ожога на своей руке. И полное бессилие. Внутреннюю опустошенность. И невидимую нить от потери родителей в прошлом, тянущуюся к Василию в настоящем.