Мой дом там, где любимый
Шрифт:
— Можно дать тебе небольшой дружеский сонет? Я заметила, ты не слишком охотно объясняешь людям, зачем им делать то или иное. Ты просто отдаешь приказ и ожидаешь подчинения. Хэнк прищурился.
— Я здесь хозяин.
— Над Клэр?
— Я ее официальный опекун еще в течение двух месяцев. И вообще, я не думаю, что плохо воспитывал ее и Трэвиса.
— Нет, совсем неплохо. Она прекрасная девушка. Просто она уже выросла. Если бы ты объяснял ей, что происходит, она бы понимала, почему ты заставляешь ее делать одно и не позволяешь делать другое. Чуть больше доверия
Словно пытаясь сбежать от ее слов, он откинулся на спинку стула. Алекс только что описала его отца. Джон Эдем никогда ничего не объяснял. Никогда не говорил работникам, почему нужно работать во время ленча, ни разу не сказал сыновьям, что гордится ими, что любит их.
Проклятые гены! Много лет назад Хэнк поклялся никогда не идти по стопам Джона Эдема. А теперь эта девушка доказывала ему, что он копия отца.
Хэнк посмотрел на свои руки, лежавшие рядом с тарелкой, и обнаружил, что лишь несколько дюймов отделяют их от рук Алекс. Ему до боли захотелось коснуться их. Впервые за восемь лет он ощутил дружескую поддержку, особенно в отношениях с Клэр. И понял, что груз ответственности, давивший на его плечи, стал чуть легче.
Первая нарушила молчание Алекс:
— Если тебе так трудно поговорить с Клэр, я скажу сама, что ты хотел поехать…
— Нет, дело не в этом. Это… слишком сложно объяснить. — Проклятье, он снова не находит слов — прямо как отец. Он набрал в легкие воздуха, чтобы что-то объяснить, но Алекс опять опередила его:
— Если из-за этого столько хлопот, зачем ты настаиваешь, чтобы Клэр пошла на выпускной бал?
Хэнк выпрямился на стуле.
— Если она не пойдет, то когда-нибудь пожалеет об этом. Она должна пройти этот этап. Она и так не увлекается ничем в школе, пусть уж сделает хотя бы это.
— А ты был на своем выпускном балу?
Он удивленно посмотрел ей прямо в глаза. Казалось, что Алекс могла читать его мысли. Это беспокоило и раздражало его.
— Нет.
— Почему нет? Такой привлекательный парень, как ты, легко нашел бы подружку.
За время паузы он успел два раза раздраженно вздохнуть.
— Ты считаешь, я привлекательный?
Ее лицо побледнело, и она напряженно посмотрела на свой стакан.
— Я не хотела… Ну, ты… — ее широко открытые глаза взметнулись вверх. — Ты сам прекрасно знаешь.
— Неужели?
— Хэнк!
Уголки его губ поползли вверх.
На ее губах мелькнуло подобие улыбки.
— Что?
— Сделай так еще раз.
— Что?
— Улыбнись.
Он не мог не подчиниться. То усилие, которое потребовалось для этого, напомнило ему, как давно он не улыбался. Алекс заставляла его улыбаться, и это беспокоило его настолько, что улыбка исчезла.
— Тебе следует делать это почаще, — еле слышно проговорила она.
Он нахмурился.
— Я улыбаюсь.
— Но так, что никто
— Какой вопрос?
— Почему ты не пошел на свой выпускной бал?
Он отвел взгляд.
— Я не пошел, потому что тогда не учился в последнем классе школы.
— Ты что, не окончил школу? Но почему?
— Мой отец… — Хэнк на мгновение замялся, ведь он никому еще не рассказывал об этом, но потом продолжил: — Клэр и Трэвис верят, что папа был прекрасным человеком, но они не знали его с той стороны, с которой его знал я. Они думают, что я слишком суров к нему. — Он горько усмехнулся. — Я пуховая подушка по сравнению с ним. Он постоянно следил за мной, воспитывал меня. Что бы я ни сделал, никогда не было достаточно хорошо. Тот наш спор с Клэр — ничто по сравнению с выговорами, которые мне приходилось постоянно выслушивать от отца.
— Ты уехал из дома, когда тебе было… сколько? Семнадцать?
Он кивнул и посмотрел ей прямо в глаза. Нежность и сочувствие в ее глазах заставили зашевелиться давно забытые чувства. Ему вдруг показалось, что какой-то туго затянутый узел в его душе начал понемногу распутываться.
— Мне только-только исполнилось семнадцать.
— Чем ты занялся?
— Родео. Именно этим я занимался в течение десяти лет. Родео стало моей жизнью, до тех пор, пока они не погибли.
— Ты добился успехов, не так ли?
— К тому моменту я уже собирался участвовать в Национальном финале. — Его брови внезапно сошлись на переносице. — Почему ты загрустила?
— Жалко тебя. — Алекс глубоко вдохнула. — А я даже не помню моего отца, но у меня была мать, и она любила меня.
— Когда она умерла?
Алекс покачала головой.
— Знаешь, пожалуй, хватит душевных излияний для одного вечера. Ты так не думаешь?
Хэнк вздрогнул, как от удара хлыста. Очевидно, он слишком серьезно воспринял ее предложение открыть душу.
— Я никому еще не говорил, как относился к отцу. Мне не следовало…
— Не надо жалеть об этом, — прошептала она, накрывая рукой его руку.
Он так долго разглядывал ее руку, что она попыталась убрать ее. Но Хэнк поймал ее пальцы и прижал к губам. Тепло его губ передалось всему телу. Она замерла, почувствовав, насколько сильно ее желание.
— Ты благодарная слушательница, — проговорил он.
Их глаза встретились. Алекс не знала, прошла ли вечность или лишь несколько коротких секунд, прежде чем старинные настенные часы в холле пробили десять раз. Алекс отдернула руку.
— Пора спать. Завтра вставать в пять часов.
Он кивнул, и оба поднялись. Возникло неловкое молчание, потом оба одновременно заговорили.
— Послушай, я…
— Ты не мог бы…
Алекс улыбнулась, и губы Хэнка растянулись в ответ.
— Ты первая, — настаивал он.
— Нет, сначала ты.
— Алекс…
— Ладно. — Она глубоко вздохнула. — Мне нужно… я хочу сказать, не хочу быть обузой, но…
— Что но!
— Просто у меня почти кончилась мука. И еще некоторые продукты… Так что если вы хотите вкусно есть…