Мой друг – домовой
Шрифт:
– Отвали, Нафаня. Отвечаю, я священника позову, чтобы он обряд экзорцизма провел. Только на сей раз удачно. Надоел ты уже, – зевнул я, когда старенькая газовая колонка достаточно нагреет воду для умывания.
– Священники мне не помеха. Я крещенный и в Боженьку верую, – не унимался дух.
Когда я вышел из туалета, смерив гнома тяжелым взглядом, Нафаня, взвизгнув, помчался следом на кухню. Кто бы знал, какого соседа я себе найду, умер бы от зависти.
– Что ты хочешь, бабай? Салфетку сопли подтирать?
– Сам ты бабай. И нос у тебя огромный. И глазки поросячьи, – Нафаня обиженно закусил толстую губу, поглаживая свою соску, висевшую на груди. Однако с кухни никуда не ушел, лишь злобно засопел.
– Я просто спать хочу. А тут ты надоедаешь, – вздохнул я. – Так чего ты хочешь?
– Андреюшко, я хочу яишенку с салом на сковороде каленной. Да с перчиком душистым, – понесло вредного духа. Глаза Нафани затуманились, а из рта на подбородок стекла тягучая слюна.
– Каков гурман. Сейчас будет. Там, кстати, под раковиной подтекает. Глянь по дружбе, пока я готовлю, – я не остался в долгу, зная, что Нафаня за яичницу сделает все, что нужно. Все-таки полезно домовых держать в узде.
– Не вопрос, Андрейка, – вредный дух знал, что я не люблю такого обращения, но сдерживался крайне редко, предпочитая язвить напропалую.
– Назовешь меня Андрейкой еще раз, я тебе в яишенку горчицы добавлю, – Нафаня горчицу люто ненавидел и корчил такие морды, что голливудские комики удавились бы от зависти.
– Твоя взяла, – буркнул домовой и поплелся в ванную устранять поломку, попутно почесывая свой мохнатый зад.
Яичница весело шкворчала на сковороде. Тучи разошлись и в окно било яркое солнышко. Я цедил горячий кофе и улыбался, наслаждаясь утром. Пока из ванной не явилось нечто, возмущенно сверкая глазами. Нечто было в паутине, грязи и мазуте.
– Нафаня! Ты где так изгваздался?!
– Молчи, аспид, – Нафаня в кои-то веки был серьезен. – Там труба прохудилась, гнилая вся. Нужно новую ставить. Вот ее купишь, и я все починю.
– Не ребенок, а золотце. А я тебе яичницу сделал. Твою любимую, на сале с перцем. Без горчицы, – я решил-таки порадовать домового, который выглядел необычайно жалко и, грустно шмыгая носом, пытался очистить от грязи соску.
Мохнатая морда расплылась в улыбке, и домовой с воем кинулась ко мне. В мановение ока моя белая майка стала носить отпечаток безумно грязного Нафани. Опять стирка. Как и всегда.
Скинув майку в корзину для белья, я переоделся в чистую одежду и собрался в магазин, по привычке крикнув духу из коридора:
– Наф, тебе что-нибудь купить?
– Свежий Playboy и пачку «Беломора», – откликнулся тот из ванной, гремя железками.
Я вздохнул. Страсть Нафани к голому женскому телу порой удивляла. Но хуже всего был «Беломор». Домовой дымил, как паровоз. Ужасный запах впитался намертво в его шерсть, и даже хваленная «Шаума» не помогала. Лишь ценой трех яичниц и угроз мне удалось убедить его курить на балконе. Без «Беломора» не обходился ни один его день. Мои же сигареты дух ехидно называл зубочистками, предпочитая дымить свои папироски.
Спустя час я вернулся из магазина, держа в одной руке пакеты с продуктами, а в другой новую трубу. В недрах квартиры гремел метал, пахло канализацией и сыростью. Нафаня под любимую музыку разбирал трубы, пытаясь ликвидировать протечку.
– Нафань! – я тщетно пытался перекричать стереосистему. – Выруби своих идиотов!
– Зачем?! – не менее истошно завопил в ответ барабашка. Слух у него был, как у летучей мыши.
Чертыхнувшись, я сбросил пакеты в коридоре и, войдя в комнату, выключил орущую стереосистему. Тишиной мне дали насладиться ровно одну минуту, пока из ванной не пришел Нафаня. Весь в грязи, с «беломориной» в зубах.
– Кирдык труба, шайтан ее.
– Нафань, давай по-русски? – устало попросил я, потирая висок.
– Труба, говорю, прохудилась. Залатать не удалось. Давай новую, пойду ставить, – дух улыбнулся в свои двадцать четыре зуба и дыхнул на меня вонючим желтым дымом. И так всегда. Стоило уйти из дома, как домовой тут же нарушал правило о курении.
– Сейчас помогу. Погоди, переоденусь, – я закрыл дверь, отправив домового в ванную, и достал из-под кровати коробку с рабочими вещами.
Спустя десять минут мы с Нафаней начали прилаживать новую трубу, пока дух не выругался:
– Что за окаянный аспид тут трубы ставил? Пальцы чуть не покарябал, – Нафаня всегда странно разговаривал, но в этот раз ругнулся как-то слишком витиевато.
– Давай посмотрим, – я отодвинул домового от дыры в стене и просунул туда руку.
Через несколько минут возни мне удалось вытащить наружу странный железный ящичек. Довольно увесистый, пусть и ржавый. На ящике был кованный и очень старый замок. Отложив находку в сторону, я увидел, как загорелись глаза Нафани.
– После того, как поставим трубу! Сначала ремонт, потом сокровища! – покачал я головой. Нафаня не стерпел и показал мне язык.
Однако приунывший домовой, поняв, что со мной спорить бесполезно, плюнул и полез в разлом с новой трубой. Не знаю как и почему, но мастером Нафаня был отменным, на раз устраняя поломки. Будто у всех домовых мастерство в крови. Этот раз не стал исключением. Нафаня вылез из дыры, парой взмахов мастерка залепил отверстие и буркнул:
– Готово, барин.
– Золотце, – ответил я и указал рукой на раковину. – А теперь мыться!
– Да вот еще… – возмутился было дух. Я цыкнул на него, открыл кран и горячей водой принялся смывать с себя грязь. Наф, проворчав что-то ругательное, все же присоединился ко мне. Он влез на свой ящичек и, намыливая свои мохнатые ладошки, не переставая косился на таинственный ящик.
После отмывания рук, преимущественно Нафаниных, мы уселись в спальне, предварительно вооружившись инструментом. Старый замок подался под кусачками и развалился на две аккуратные половинки. Затаив дыхание, я осторожно открыл ящик.
Внутри лежала шкатулка и пожелтевшие бумаги, обернутые тканью. Нафаня, обычно раздающий всюду свои комментарии, сейчас задумчиво молчал, поглаживая соску. Хмыкнув, я вытащил шкатулку. Открыть ее не получилось. Пришлось взять находку с собой, чтобы на кухне аккуратно подцепить замок изнутри ножом. Нафаня же уселся на пол и подтянул к себе бумаги.