Мой друг работает в милиции

Раевский Борис Маркович

— А вот именно так и было. Потому что я ела эскимо и повторяла про себя одну теорему тангенсов и вдруг увидела, что из ложи вышел человек. Я решила, что кончился сеанс, сейчас начнут пускать, и посмотрела на часы и увидела, что еще только восемь часов тридцать три минуты, а сеанс начнется в восемь пятьдесят пять.

— Это убедительно. Один ноль в вашу пользу. Не сомневаюсь, что и на остальные вопросы я услышу такие же точные ответы. Вы сказали, что это был человек немолодой?

— Да, это был уже пожилой человек.

— Как вы думаете, сколько ему

лет?

— Я его не разглядела хорошо, помню только, что он был старый.

— А все-таки. Сколько ему можно дать лет? — Дробов вспомнил телефонный звонок Марка Даниловича. — Шестьдесят? Семьдесят? А может быть, еще больше, — скажем, за восемьдесят?

— Что вы? — пожала плечами Надя. — Кому за восемьдесят, тот в кино не ходит.

— А все-таки попробуем определить его возраст. Он старше вашего папы?

— Конечно, старше. Папа у меня пожилой, но еще не старый. Ему в январе будет сорок два года. А знаете, как он на лыжах ходит? Лучше меня!

Дробов внутренне усмехнулся: по ее понятиям, человек в сорок два года — пожилой.

— Значит, этот человек старше вашего отца?

— Старше… У него даже виски седые.

— Только виски? А остальная голова?

— Остальная — не знаю. Он был в шляпе. Наверное, весь седой, а может быть, лысый.

— Значит, он был в шляпе. Какого цвета шляпа?

— Точно не скажу, только помню, что темная…

— Какого он роста?

— Роста? Среднего… Может, выше среднего…

— Выше меня или ниже? — Дробов встал, чтобы Надя могла увидеть его во весь рост.

— Вроде вас…

— Может быть, вы запомнили его лицо: какое оно круглое, овальное? А бывают лица, которые, выражаясь знакомым вам геометрическим языком, хорошо вписываются в равнобедренный треугольник. У нас такие лица так и называются — треугольные.

Надя виновато улыбнулась:

— Я его лица не запомнила. Видно, и вправду я могу только смотреть, а видеть не умею.

— Во что он был одет? Пальто? Куртка? Пиджак?

— Это я помню, — обрадовалась Надя. — На нем была коричневая болонья. Я запомнила потому, что мама все время говорит, что папе надо достать коричневую болонью, вот я тогда и подумала: хорошо бы папе такого цвета.

— Вот видите, значит вы умеете не только смотреть, но и замечать.

— Еще я помню, что он был в перчатках. Я даже удивилась, подумала, что у него, может, руки больные — теплый день, а он в перчатках.

— Он был в перчатках? — Дробов не спускал с Нади глаз. — Вы уверены? Вам не показалось?

— Очень хорошо помню…

Дальнейшие ответы Нади ничего нового не внесли. Девушке казалось, что Дробов недоволен ею.

— Я же говорила… ничего важного не знаю… предупреждала…

— А вот и нет! Ошибаетесь, сударыня! Все, что вы сообщили, очень важно. Надеюсь, что наш разговор поможет напасть на след преступника…

Ровно в восемнадцать часов появился Денисов — франтоватый старик с перстнем на мизинце. Закрученные колечком седые усы, ровный, словно по ниточке, пробор посредине головы, острая седая бородка —

все это придавало ему забавную воинственность и старомодный вид. Денисов подтвердил свое сообщение: до конца сеанса из ложи «Б» вышел молодой мужчина. Внешность незнакомца Денисов описать не мог, не запомнил также, во что тот был одет.

— Помню только, что он был, знаете ли, в шляпе.

— Какого цвета?

— Не гневайтесь, но не помню.

— Можете вы приблизительно определить его возраст?

— Это был молодой человек.

— Никаких особенностей в его походке или одежде вы не заметили?

— Никаких, если не считать одну, так сказать, экстравагантность. В такую жару — я имею в виду температуру в кинотеатре — этот субъект, представьте себе, был в перчатках. Во всяком случае, когда он вышел из ложи, он был в черных перчатках.

Дробов с трудом удержался, чтобы не вскочить со стула:

— Он был в черных перчатках? Это точно?

— Черные, именно черные.

Дробов ощутил всем своим существом счастливое возбуждение, которое всегда охватывало его с появлением малейшего просвета в «глухом» деле. «Я даже удивилась, подумала, что у него руки больные», — вспомнил он слова Нади. Значит, оба — и молодой человек, которого видел Денисов, и старый, которого видела Надя, — оба боялись оставить отпечатки пальцев. Значит, оба они, если и не являются непосредственными убийцами Кривулиной, то все же безусловно являются соучастниками этого дерзкого преступления. Но если эти двое только соучастники, то кто же непосредственный убийца? Ответ на этот вопрос дает телефонный звонок Клофеса. В ложе находились четыре человека: двое мужчин и две женщины. Мужчины под каким-то предлогом ушли раньше конца сеанса, и в ложе остались две женщины — убийца и жертва. А может быть, женщина ушла еще раньше, и тогда — непосредственный отравитель один из этих мужчин? Кто-то из них угостил Кривулину отравленной конфетой, яд подействовал мгновенно, и, убедившись в этом, убийца спокойно вышел из ложи.

— Скажите, Владимир Иванович, вы твердо уверены, что этот субъект был в перчатках?

— Молодой человек! — Денисов воинственно вскинул голову, острая бородка его нацелилась Дробову в грудь. — Хотя мне и семьдесят три года, но я не дал вам основания полагать, что я маразматик!

— Бог с вами, у меня и в мыслях такого не было. — Желая успокоить столь обидчивого свидетеля, Дробов добавил с притворной веселостью: — Мне крайне приятно, что вы назвали меня молодым человеком. Сегодня же расскажу об этом жене.

— Простите за любопытство, а сколько вам лет?

— Сорок пять.

— Так что же вас удивляет?! Сорок пять!.. — вздохнул Денисов. — Какой прекрасный возраст… Молодость… Энергия… Здоровье… Да… — Он снова тяжело вздохнул. — А теперь, если позволите, я пойду. Сожалею, если не был вам полезен.

— Я вам признателен, Владимир Иванович. Беседа с вами, безусловно, облегчит нашу задачу.

Денисов церемонно откланялся и, стараясь не горбиться, прямой, молодцеватой походкой направился к выходу…