Мой друг работает в милиции
Шрифт:
Соседи Кривулиной
В районное отделение милиции Куприянов был вызван телефонограммой. Прежде чем приступить к разговору, Мохов позвонил кому-то по телефону, назвал себя и произнес только одно слово: «Интересуюсь». Очевидно, там, на другом конце провода, знали, чем интересуется старший лейтенант милиции, — разговор был недолгий, две-три минуты, на протяжении которых Мохов не произнес ни одного слова. Слушая, он изредка кивал головой, наблюдая исподволь за сидящим у стола Куприяновым. Опытному
«Чем он так напуган?» — недоумевал Мохов, продолжая слушать незримого собеседника.
Не переставая подрыгивать ногой, Куприянов вынул из кармана сигарету, чиркнул спичкой и тут же наткнулся глазами на лаконичное предупреждение: «Не курить!» Дунув на спичку, он смял сигарету и сунул в карман.
— Все понятно. До завтра, — сказал Мохов собеседнику, положил трубку и обратился к Куприянову:
— Я вызвал вас в связи с убийством гражданки Кривулиной. Вы живете с ней в одной квартире?
— Да… в одной…
— Сколько времени прожили вы в одной квартире с Кривулиной?
— Семь лет.
— Можете вы обрисовать круг ее знакомств, ее образ жизни, с кем она постоянно общалась? Может быть, она упоминала в разговоре с вами о своих врагах, высказывала опасения за свою жизнь?
По мере того как Мохов задавал вопросы, лицо Куприянова теряло испуганно-напряженное выражение, бледно-голубые глаза смотрели спокойно, нога под столом перестала выбивать судорожную дробь. Отвечая на вопросы, он поглаживал широкой ладонью срезанный подбородок.
— Что я могу сказать, гражданин начальник? — Голос Куприянова оказался высоким, резким. Медленно и с трудом, точно пасту из засохшего тюбика, он выдавливал осторожные слова: — Лично мне покойница Зинаида Михеевна ни на кого не жаловалась… нет, не жаловалась… Насчет образа жизни… так ведь какой образ жизни у служащего! Утром к девяти на работу, а я вот, например, к восьми… Вечером придешь, пока то да сё — газетку пробежишь, телевизор посмотришь, с женой поговоришь, — уже и спать пора…
— Безрадостная картина получилась, товарищ Куприянов, — заметил Мохов. — Непонятно, кто же каждый вечер заполняет наши театры, концертные залы, стадионы, кинотеатры?..
— Бездельников хватает…
— Но неужели вы сами никогда не бываете в театре или в кино? — искренне удивился Мохов. — Когда вы в последний раз были в кино?
— В кино?.. Я?..
— Да. Когда вы были в кино?
Узловатые пальцы Куприянова снова зашевелились.
— Не помню… Может, год… а может, и больше. Мне запоминать ни к чему. — Он заговорил вдруг торопливо, без пауз. — Кривулина жила скромно, только вот разве недавно франтить стала. Вернулась из дома отдыха в июле — на ногах туфли импортные, кофта тоже заграничная.
— В каком доме отдыха она была?
— Где-то в Прибалтике, а где — не говорила. Я не спрашивал, она не говорила. Про врагов своих мне лично тоже не говорила. Гостей у нее не бывало. Пока муж не умер — приходили, а после — не замечал. Может, и были, а только я не замечал. Тут надо Скрипкину Антонину Ивановну спросить, у них комнаты рядом, а Скрипкина — пенсионерка, всегда дома. Может, она что и заметила, в смысле гостей…
— В дни, предшествовавшие убийству, вы не заметили какой-либо озабоченности, изменения в обычном повелении гражданки Кривулиной?
— Ничего не заметил. Утром, в день, когда это все случилось, мы как раз вместе из дому вышли. Зинаида Михеевна совсем веселая была, даже загадку мне смешную задала, вроде анекдота.
— А именно?
— Говорит: у американского радио спрашивают: «Какая разница между неграми и белыми медведями?» А американское радио отвечает: «Точно не знаем, но кого-то из них нельзя убивать».
Он хихикнул, выжидательно смотря на Мохова. Однако новых вопросов не последовало. Мохов сделал какую-то пометку в блокноте и встал.
— На этом, товарищ Куприянов, сегодня попрощаемся. Не исключено, что на днях мы вас еще побеспокоим.
— Ради бога, ради бога, чем могу — всегда пожалуйста. — Он направился к выходу и уже на пороге обернулся и скорбно покачал головой: — И откуда только берутся бандиты? Страшно из дому выйти. Год в кино не был, еще пять лет не пойду!
Он вышел, неслышно прикрыв за собою дверь. Мохов склонился над блокнотом, жирно подчеркнул занесенные на чистую страничку два слова: «Гражданин начальник» и поставил два больших вопросительных знака.
Скрипкина оказалась маленькой сухонькой старушкой, в коротком не по возрасту платье, с ярко накрашенными тонкими губами и в соломенной шляпке с голубым бантом.
— Я вызвал вас по делу об убийстве Кривулиной, — сказал Мохов.
— Я сразу догадалась, — самодовольно сказала Скрипкина.
— Почему вы так подумали?
— Ничего удивительного. За мною никаких нарушений нет, совесть моя чиста, значит вызывают в связи с этим жутким происшествием. С этим кошмарным убийством!
— Вы правы, за вами никаких нарушений нет. Хочу задать вам несколько вопросов. Скажите, Антонина Ивановна, в каких отношениях находилась Кривулина с вами и супругами Куприяновыми? Насколько мне известно, других жильцов в вашей квартире нет?
Быстрым движением Скрипкина поправила сбившуюся набок шляпку и вдруг затараторила, задребезжала, как старая таратайка по бездорожью:
— Между нами, женщинами, отношения были идеальные. Разумеется, случались мелкие недоразумения непринципиального характера, кратковременные эксцессы. Но, должна сказать правду, эти досадные скандалы возникали не чаще раза в месяц, на болезненной почве расчетов за электричество в местах общего пользования, за телефон и тому подобное.