Мой друг работает в милиции
Шрифт:
Терзая «Огонек», Куприянов продолжал сидеть на диване, наблюдая исподволь за Моховым.
— Где вы держите лекарства? — вдруг спросил Мохов.
— Какие лекарства? — Куприянов отложил в сторону журнал. — Я, слава богу, здоров, обхожусь без лекарств.
— Значит, ни вы, ни ваша жена никогда не пользуетесь никакими лекарствами, даже таблетками от головной боли?
Куприянов с подчеркнутым равнодушием вскинул на Мохова бледно-голубые глаза.
— Жена, возможно, прибегает, а я пока обхожусь.
Действительно, никаких
Когда результаты обыска были оформлены протоколом, Мохов протянул его Куприянову:
— Ознакомьтесь и распишитесь.
Медленно, словно малограмотный, Куприянов читал строчку за строчкой, лицо его оставалось невозмутимо спокойным. Мохов почувствовал, как его захлестывает неприязнь к этому ворюге и убийце. «Интересно, какую рожу он скорчит, когда прочтет в последнем абзаце об изъятии при обыске коричневой болоньи и черной шляпы», — подумал Мохов, наблюдая за Куприяновым. Однако реакция Куприянова оказалась неожиданной: брови его выгнулись дугой, он бросил удивленный взгляд на Мохова, потом молча подписал протокол и потянулся за «Огоньком».
— Оденьтесь и возьмите с собою паспорт, — сказал Мохов. — Необходимо уточнить с вами некоторые вопросы.
— Прошу предъявить ордер на арест, — твердо сказал Куприянов.
— Это не арест. Повторяю, у следственных органов есть необходимость уточнить с вами некоторые вопросы. Поэтому предлагаю вам следовать за мной.
— Буду жаловаться, — сказал Куприянов, и практиканты с удовлетворением отметили, что голос его дрогнул и потерял прежнюю уверенность. — Буду писать прокурору, я законы знаю.
— Я тоже их знаю.
Куприянов стал торопливо натягивать на себя старую рабочую куртку. Дрожащими пальцами он никак не мог застегнуть пуговицы. То, что куртка была совсем старая, бросовая, в которой Куприянов, конечно, никогда на улицу не выходил, дало Мохову повод для вывода: вернуться домой Куприянов не надеется. Значит, он имеет отношение к убийству Кривулиной.
В то время, как Мохов производил обыск, Дробов вновь прослушивал магнитофонную запись разговора с Клофесом. Ему нужно было сейчас услышать только одну фразу. И вот она прозвучала: «К законам я влеченья не имею…» Он выключил магнитофон.
— К законам я влеченья не имею… К законам я влеченья не имею… — повторял Дробов. — Черт возьми, такая знакомая фраза! Где я слышал ее? И как странно она звучит, словно стихотворная строчка: «К законам я влеченья не имею…» И произнес ее Клофес совсем не так, как все остальное. Эту фразу он не произнес, а словно продекламировал. Безобразие! Что случилось с моей памятью?! Нет, нет, надо взять себя в руки! Будем рассуждать. Несомненно, я уже однажды слышал эту фразу. Слышал или читал. Фраза похожа на стихотворную строчку. Очевидно, я где-то прочел ее. Но ведь существуют люди, которые должны знать подобные вещи. Ученые-литературоведы просто
Представившись секретарю партийного комитета университета, Дробов положил перед ним узенькую полоску бумаги, на которой была написана всего одна строчка: «К законам я влеченья не имею».
— Мне нужно узнать, откуда, из какого произведения эти слова, кто их автор, — сказал Дробов. — Вы можете мне в этом помочь?
— Почти не сомневаюсь, но при одном условии: если эти слова действительно из литературного произведения и были напечатаны в каком-нибудь солидном издании.
— Я уверен, что слова эти были напечатаны. Они мне знакомы, значит я их где-то читал или слышал.
— Ну что ж, зная эрудицию наших филологов, литературоведов, думаю, что они справятся с этой литературной викториной.
— Но мне надо срочно. Я знаю, ученые люди не любят спешить, и это правильно, но в моем случае — обстоятельства исключительные.
— Оставьте свой телефон. В какое время вам звонить?
— Звоните лучше с утра. Оставляю вам два телефона: служебный и домашний.
— Прекрасно. Позвоню вам завтра-послезавтра.
— Спасибо. Лично я придерживаюсь правила — не откладывать на послезавтра то, что можно сделать завтра.
— Вас понял! Все, что возможно, будет сделано…
Кто из пяти?
— Порядок. Все находятся в пятнадцатой комнате, — доложил Кулябко.
— Как расселись? — спросил Дорофеев.
— Куприянов оказался посредине.
— А сколько их? — поинтересовался Дробов.
— Пятеро.
— Одеты?
— Соответственно.
— Надеюсь, по возрасту все подобраны правильно?
— Иван Сергеевич, это же азбука, — обиделся за своих работников Дробов.
— Не сердись, Дробыч. В нашем деле всяко случается. Вывернуть при обыске карманы болоньи — это же азбука, а вот поди же…
— Век Мохову не прощу! — насупился Дробов.
— Век не век, а пристыдить надо. Но сейчас будем думать о другом. Интересно, что скажут опознаватели?
— Немного терпенья, и все узнаем, — сказал Дробов. — Я больше надеюсь на девчушку. В таком возрасте память острая, восприимчивая.
— Ее зовут Надя?
— Надя.
— Надо сделать так, чтобы мое присутствие ее не смутило.
— Постараемся.
…Когда Надя вошла в пятнадцатую комнату, там уже сидели вдоль стены пять человек. Единственный свободный стул находился у самых дверей, и Надя, боясь взглянуть на этих пятерых, села, стараясь побороть свой страх. Она не сомневалась, что один из пяти — убийца. И вот ей, Наде Кузьминой, надо опознать его. Никогда еще ей не было так страшно. Сидеть в пяти шагах от убийцы! Наде казалось, что эти люди не сводят с нее глаз, что они догадываются, как ей страшно.