Мой друг работает в милиции

Рассказы

Мы стоим друг против друга: Димка и я.

Димка чуть хмурится, и от этого над его левой бровью подрагивает еще не успевший зажить шрам.

Я ковыряю носком сандалии песок и все не решаюсь поднять на Димку глаза. Мне стыдно смотреть ему в лицо, особенно на эту багровую полоску. Но вот он вынимает из-за спины руку и протягивает ее мне:

— Здорово!

У меня что-то сжимается в горле, но, еще ожесточеннее пиная песок, я говорю:

— Брось, Димка! Ты теперь со мной не захочешь…

Махнув рукой, я убегаю в глубь двора под заваленную строительным мусором арку и пробираюсь на тихий, безлюдный дворик, кусочек зелени между слепыми стенами домов.

Здесь я бросаюсь лицом в жухлые, отдающие запахом сена одуванчики и начинаю плакать, хотя не плачу уже пять лет и ни за что не заплакал бы, если бы меня видели. Но меня не видит никто, и никто на всем свете не придет за мною. Даже мама. Даже Димка.

Наплакавшись вволю, я начинаю вспоминать.

— Ди-имка! Сере-ежка! Выходите скорей! Что Яшке отец приве-ез!..

Голос маленького, щуплого, как щегленок, Сеньки ворвался в мое окно так звонко, что показалось — от него, а не от утреннего ветерка всколыхнулась прозрачная занавеска.

Но я не спешил выйти. Сенька мог поднять крик из-за любой чепухи. Кроме того, ни Димка, ни я — мы не дружили с Яшкой как раз потому, что он слишком хвастался всякими штучками, которые привозил ему отец из дальних плаваний.

Время от времени Яшка приносил в школу диковинные открытки и марки и как бы невзначай принимался их рассматривать. Его тотчас окружали ребята, а он пыхтел от важности и удовольствия. Но стоило попросить у него что-нибудь, и Яшка сердито краснел, его светлые широкие брови начинали ходить вверх-вниз, как две гусеницы, он передразнивал:

— «Дай, дай»! Не казенное…

И торопливо прятал свои сокровища в парту.

Мы с Димкой никогда ничего не просили у него и даже не подходили к нему в такие минуты, а потому и сейчас я не торопился узнать, что еще за невидаль появилась у Яшки.

Однако Сенька не унимался.

— Сере-ежка! Ди-имка! У Яшки новая ракетка! Японская! Я сам видел!..

Кусок жареной колбасы застрял у меня в горле, и я так поторопился к окну, что запутался в занавеске.

— Врешь! — прокричал я, и тотчас этажом ниже выставилась из окна темноволосая голова Димки.

— Да-а! — неистовствовал Сенька. — Губка, оранжевая! Сейчас вынесет!

Чтобы понять друг друга, нам с Димкой достаточно было одного взгляда. Из парадной мы вылетели, как пули из двуствольного ружья. За нами мчались светловолосый Витек, племянник дворничихи тети Зины, приехавший к ней на каникулы из Выборга, и новый Димкин сосед Борис, старше нас на год. Больше никого из ребят по летнему времени не было в городе.

Мы обступили Сеньку, и он, подпрыгивая на месте от восторга, принялся рассказывать о том, какая красивая эта новая Яшкина ракетка, какая гладкая на ней резина, как крутит она мяч, — никак не взять после удара. Яшка грозил обыграть нас всех и даже меня не выпустить из десятка.

Мы слушали Сеньку затаив дыхание, но последние его слова покрыл дружный смех. Обыграть меня! Да имей Яшка какую угодно ракетку, никогда ему не выиграть.

Насмеявшись вдоволь, мы пошли в тот угол двора, где вот уже год стоял наш теннисный стол. Да, ровно год назад взрослые жильцы нашего дома на проспекте Огородникова вышли на субботник и за два дня подняли посредине двора асфальт, посадили кусты акации и сирени, устроили газончики, песочницу и качели, а чуть поодаль поставили этот самый стол, который смастерили дядя Вася, столяр, и Алексей Иванович, Димкин отчим, милиционер.

Я хорошо запомнил те дни не только потому, что мы вовсю помогали взрослым: именно тогда мы впервые увидели Димку вместе с отчимом.

Я знал, что Димка очень любил отца. Его отец был шофером и погиб четыре года назад. Проезжая по загородному шоссе, увидел, как ребятишки возятся не то со снарядом, не то с миной, выскочил из машины и расшвырял их в стороны, но сам не успел укрыться: мина взорвалась.

О том, что тетя Светлана, его мать, снова вышла замуж, Димка сказал только мне. Он хотел что-то добавить, но только поморщился и отвернулся.

И вот они с отчимом вышли на субботник.

Алексей Иванович был не в своем обычном голубовато-сером мундире с погонами капитана милиции, а в синем тренировочном костюме. Подстриженный под «бокс», худощавый, среднего роста, он выглядел не то спортсменом, не то тренером.

Он взялся за дело энергично, весело, и вскоре к нему стали обращаться за советом и помощью. Все время он старался устроить так, чтобы Димка был рядом.

Димка работал молча. Губы его были плотно сжаты, и казалось, что он вот-вот бросит все и убежит неизвестно куда, подальше от нашего дома.

Я понимал его. Еще бы не понимать! Отец ушел от нас, когда мне было восемь лет, а сестре Варюшке, или, как мы ее звали с мамой, Варежке, всего полтора года. И хотя мне совершенно не за что было сердиться на Алексея Ивановича, хотя он был неизменно приветлив и даже шутил с нами, я старался не глядеть в его сторону…

Мы ожидали Яшку добрых полчаса. За это время я успел обыграть Бориса, Димку, Сеньку и Витька поодиночке, а потом в паре с Димкой — всех ребят попарно. Во двор вышла с метлой тетя Зина, и мы с Димкой побежали помогать ей разворачивать резиновый шланг для поливки нашего садика. Выкатила голубую детскую коляску старшая сестра Сеньки Надя и уложила туда двоих малышей в одинаковых белых одеяльцах с синими бантами на боку. Она пошла в магазин, а мы по очереди присматривали за малышами, что было очень просто, так как сообразительные братья почти все время спали.

Мы уже забыли о Яшке и его необыкновенной ракетке, как вдруг от коляски с двойняшками раздался истошный Сенькин крик:

— Теть Зина! Мне надо идти!

И Сенька кубарем выкатился из сирени, выдохнув:

— Яшка идет!

Мы обернулись. По двору шел Яшка — и не один. С ним рядом неторопливо шагал дядя Вадя, его отец.

Они были похожи и не похожи: оба невысокого роста, какие-то квадратные. Волосы у обоих были почти белые, только у дяди Вади они курчавились, а у Яшки походили на пух. Зато носы совершенно разные: у дяди Вади — прямой, а у Яшки — маленький, зажатый щеками, как кнопочка. Дядя Вадя смотрел немного свысока, а Яшка словно был чем-то недоволен.