Мой друг работает в милиции
Шрифт:
— Она дала мне денег!
Олег Николаевич слегка пошевелился, но ничего не сказал.
— Она дала мне денег! — повторил я.
Он поправил очки и посмотрел на меня.
— Ну и что?
— Как — что? — возмутился я. — Понимаете, она дала мне денег! Прямо сунула в руку.
— А ты не взял? — поинтересовался он.
— Конечно, нет! Но как она смела?
Олег Николаевич слабо махнул рукой.
— Вы не верите? — в отчаянье спросил я.
Он остановился.
— Слушай, долго ты будешь… — Он сделал неопределенный
— Вы все шутите, — озадаченно сказал я, — а я не понимаю, как она могла дать мне этот проклятый полтинник? Я же письмо привез от ее детей!
— Детей, носорогов в полосочку, — сказал Олег Николаевич. — Ты все-таки чудак… Ладно, идем. Нам с тобой еще сегодня вкалывать и вкалывать.
…Я лежу в траве, надо мной бездонное синее небо, в котором словно никогда и не бывало облаков. Сюда я прихожу в заветные минуты.
Здесь я читал письмо от Димки, с дачи. Он писал, чтобы я не расстраивался из-за ракетки. Я все равно играю лучше многих, и мне надо по-настоящему тренироваться.
Еще он писал, что мать Алексея Ивановича поправляется, снова ведет юннатский кружок для ребят младших классов. С Алексеем Ивановичем в выходной день они вскопали весь участок и засеяли, а теперь поливают и пропалывают. Малыши так привыкли к Димке, что без него не ходят даже купаться.
Потом я прибежал сюда в тот день, когда Олег Николаевич вынул из сумки зеленую ракетку с надписью «Лич» у рукоятки и протянул ее мне, впервые за все время весело глядя на меня:
— Ну что, доволен?..
Я примчался в этот любимый двор и сплясал индейский танец. Я прыгал и вопил от полного, безудержного счастья.
Если бы я мог вернуть этот день! Если бы я не взял эту ракетку! А она была даже лучше Яшкиной, все говорили.
Неожиданно приехал Димка. Я увидел его в нашем дворе, когда вернулся из очередной поездки по городу. Димка играл моим «Лич», а Санька объяснял ему, как дядя Вадя закручивает мяч.
Мы с Димкой сыграли партию, а потом отправились на Невский, потому что назавтра был день рождения Варежки и нужно было купить ей подарок. Варежка жила на даче с детским садом. Мы с мамой собирались съездить к ней.
По дороге Димка объяснил, что мать Алексея Ивановича выздоровела, и он вернулся, хотя мог погостить за городом еще.
А потом он признался, что твердо решил стать шофером, как отец, и после восьмого класса уехать во Всеволожск, где есть сельскохозяйственный техникум, в котором можно выучиться сразу на механизатора и на шофера.
Я рассказал ему о встрече с Борисом Всеволодовичем.
В это время мы подошли к Невскому.
Я решил купить Варежке плюшевого пса, который напоминал бы Тотошку, — черного цвета и с лохматой шерстью. Именно таким он был нарисован в Варежкиной книжке.
В магазине подарков Тотошки не нашлось, и мы с Димкой отправились в Гостиный двор, где на небольшом лотке, рядом с секцией пластинок и магнитофонных записей, увидели совершенно черного и такого лохматого игрушечного пса, что в его густой шерсти совсем терялись маленькие блестящие глазки. Мы уже вертели пса в руках, как вдруг до меня донесся знакомый негромкий голос:
— Пожалуйста, что хотите: есть записи Гутмана, Армстронга, сестер Берри, американских цыган… Никаких подделок, качество записей гарантируется.
Я обернулся. В нескольких шагах от нас за пустым киоском театральной кассы стоял Борис Всеволодович и разговаривал с каким-то мужчиной, вытиравшим лоб белым платком.
— Хорошо, хорошо, согласен, — торопливо закивал мужчина. — Как вас найти?
— Дайте мне ваш адрес, доставим на дом…
Мужчина поднял брови.
— Вы должны понимать, что я сам заинтересован в клиентуре, — прибавил Борис Всеволодович. — Ваш приятель не был обманут, не так ли?
— И сколько за коробочку?
— Пять рублей — стандартная цена.
Мужчина достал бумажник.
Я потянул Димку за рукав, мы на цыпочках отступили в глубь отдела и нырнули в толпу.
— Это он?
Я кивнул.
— Причем же здесь пионерский лагерь?
Я недоуменно пожал плечами.
— Давай вернемся, — решительно сказал Димка. — Подойдем к нему, и ты спросишь, что это за цирк.
— Я же обещал ему…
— Ладно, иди один. Жду на улице.
— Не хочу я подходить.
— Почему? — настаивал Димка. — Боишься? А ракетку-то, наверное, придется вернуть. Не нравится мне все это.
В душе я надеялся, что Борис Всеволодович уже ушел. Напрасно: он стоял в дверях универмага и разговаривал с молоденьким чернявым пареньком, у которого в руках были ракетки для большого тенниса. Должно быть, паренек тоже дал Борису Всеволодовичу свой адрес, — тот записывал что-то в маленькую книжечку. Парнишка скрылся в подземном туннеле.
Я оглянулся на Димку, который ободряюще моргнул мне, и неуверенно сказал:
— Здравствуйте, Борис Всеволодович!
Борис Всеволодович вздрогнул и быстро спрятал записную книжку.
— Ты чем-то озабочен? — спросил он.
Я набрался храбрости.
— Борис Всеволодович, я был там, — я махнул рукой, — и слышал ваш разговор.
Борис Всеволодович, казалось, не понял меня.
— Но ведь ты же не нарочно?
— Нет, — кивнул я. — Вы просто оказались рядом.
— Ну вот. Значит, ты не подслушивал. Правда, приличнее было бы дать о себе знать. И что же?
Я замялся.
— Борис Всеволодович, а зачем вы… предлагали наши ленты?
Сказав это, я почувствовал великое облегчение. Борис Всеволодович, наоборот, как будто погрустнел.