Мой галантный враг
Шрифт:
У Лиллианы защемило сердце. Корбетт был так близко, на расстоянии всего лишь одного лестничного пролета, у нее над головой — а она в это время изнывала от тревоги у себя в спальне! Ей пришло в голову, что, должно быть, он предпочитает одиночество ее обществу. Но она не пожелала прислушиваться к таким гнетущим мыслям.
Подъем на дозорную площадку по ступеням винтовой лестницы казался бесконечным. И все-таки, уже стоя перед дверью на железных петлях, она заколебалась. Она даже едва не поддалась искушению вернуться в безопасные пределы спальни. Но другие чувства, куда
Корбетт сидел между двумя высокими остроконечными зубцами, свесив ногу со своего опасного насеста. Вторая нога, согнутая в колене, служила ему опорой для руки. В руке он держал круглый оловянный кувшин, но сейчас не пил из него. Он просто сидел безмолвно, созерцая залитую лунным светом долину за стенами замка,
В этот момент Лиллиана слишком ясно почувствовала, как несчастлив ее супруг. Может быть, он был так же несчастлив и тогда, когда впервые явился в Оррик? Она не знала ответа на этот вопрос, потому что в тот день была не способна заметить хоть что-нибудь, кроме ореола его мощи… мощи рыцаря и врага. Он был Королевским Кречетом, а она — добычей, на которую он нацелился. Что ж, теперь он заполучил ее, но, судя по всему, эта победа не принесла ему удовлетворения.
Лиллиана была готова обратиться в бегство: крах ее надежд был очевиден. Разве сможет она когда-нибудь добиться, чтобы он хоть в малой степени с ней считался? Сейчас, когда она всматривалась в его твердый, неподвижный профиль, это казалось невозможным.
Она направилась к двери. Корбетт окликнул ее, и она энергично покачала головой, желая только одного — пусть бы он вообще забыл, что она здесь была, и дал ей спокойно уйти — вместе с ее разбитым сердцем.
Но Корбетт был, как всегда, несговорчив, и его короткая команда заставила ее остановиться:
— Иди сюда.
У Лиллианы замерло сердце. Больше чем когда-либо, ей хотелось уйти, сбежать, уклониться от нового унижения. Но и вырваться из его власти было ей не под силу. Она просто прислонилась головой к иссеченной непогодами двери, словно та могла поддержать ее.
— Я сказал, иди сюда, — потребовал он более резко.
На этот раз ей почудился слабый запах вина. Она не повиновалась, а просто застыла, не двигаясь, — светлая стройная фигура на фоне темной двери. Когда стало ясно, что она ничего не ответит, Корбетт оставил свое место между зубцами, пересек маленькую площадку и подошел к жене.
Он резко развернул ее и прижал спиной к шероховатой двери.
— Зачем ты здесь? — рявкнул он. — Впрочем, это глупый вопрос, правда?
Он крепче стиснул ее руки, прежде чем выпустил их. Потом он уперся в дверь одной рукой и наклонился ближе к Лиллиане. Теперь запах вина в его дыхании сделался отчетливо различимым, и она поняла, что муж выпил много больше, чем в прошлые ночи.
— Подумать только, ты опровергаешь все мои теории о женщинах, — начал он неожиданно дружелюбным тоном.
Лиллиана заподозрила подвох. Ее сбивали с толку странные перемены в его настроении — от уныния к злости, а теперь — почти к шутливому поддразниванию.
— Тебе
— А ты сейчас вообще несчастлив, — прошептала Лиллиана.
— Не более несчастлив, чем ты. Мы поженились по велению долга. Но любовники… любовники не повинуются долгу.
— Ты женился на мне вовсе не из чувства долга. Никто тебя не заставлял, — с упреком напомнила ему Лиллиана.
Корбетт усмехнулся:
— Разные бывают долги, Лилли…
— Ах, ну как же иначе!.. Иметь наследника… и что-нибудь такое, что можно будет потом этому наследнику оставить, — это был твой долг? — перебила его Лиллиана, пряча боль за личиной гнева. — Как жаль, что ты не выбрал кого-нибудь другого.
Лицо Корбетта оказалось совсем рядом. Его глаза были черны, как уголь, и непроницаемы, как камень. Она пыталась отвернуться, уйти из-под его испытующего взгляда, но его рука, все еще блуждавшая в ее распущенных локонах удерживала ее.
— Да, было бы куда проще… если бы я мог. Все, чего я хотел, — это заполучить добрую маленькую женушку. А заполучил… — Он замолчал и тесно прижался к ней. — А заполучил я пылкую маленькую искусительницу. Скажи, Лилли, ты согласилась бы быть для меня только любовницей?
— Ах, черная твоя душа! — вскричала Лиллиана, пытаясь высвободиться. — У тебя только одно распутство на уме!
— Как и у тебя! — Он искусно подавил ее сопротивление. — Какая причина погнала тебя искать меня, если не похоть? В чем ты можешь обвинить меня? Только в том, в чем сама виновата не меньше!
Каждое слово ранило ее в самое сердце — вдвойне мучительно, потому что было отчасти справедливым. Но признаться в этом ему она не могла. Во всяком случае теперь, когда он наконец честно сказал о своих чувствах к ней.
— Я не виновата ни в чем, кроме того, что стараюсь быть хорошей женой.
Корбетт невесело засмеялся.
— Добрая жена выполняет свои обязанности, почитает супруга как господина и спокойно подчиняется его любовным капризам. Но моя Лилли не такова. Ты держишь меня на расстоянии, пока можешь, а потом кричишь от страсти, пока мы оба не доходим до лихорадки и опустошения. Так кто же ты — жена или любовница?
Она опустила ресницы, чтобы скрыть набежавшие слезы. Что она могла ответить на такой вопрос?
— Я больше не хочу с тобой воевать, — прошептала она.
— Что ж, — тихо отозвался Корбетт. — Может быть, ты больше не хочешь со мной воевать. Но, видишь ли, многое переменилось.
— Нет, это ты переменился, — неуверенно возразила она. — Ты отдалился. Ты избегаешь меня. И каждый вечер ты наливаешься элем и вином.
Эти слова, казалось, застали его врасплох.
— На то у меня есть свои причины. — Он помолчал, а потом, скривив губы, добавил. — Эль придает силу. Вино придает смелость.