Мой личный ад
Шрифт:
— Какое из двух слов ты не расслышал, Бенедикт? Отвали или сейчас? — словно из-под земли вырос Кеннет за его спиной.
— Иди нахер, Кен, — рявкнул Бен. — Это не твое дело.
— Да ладно! Ты держишь мою подругу против ее воли, навязывая свое тухловатое общество. Полагаю, это очень даже мое дело. Я просто обязан скорее избавить Хелл от твоего навязчивого присутствия, — говорил нараспев Кеннет, слегка коверкая слова по пьяни.
— Бен, пусти, — пискнула Хелл, чувствуя, как кровь отливает от лица.
Он послушался, но это не удовлетворило пьяного бойфренда.
— Еще раз увижу рядом с ней — убью тебя, урод, —
— Увидишь и не раз, — мрачно усмехнулся Бен.
Кен выдержал паузу, тихо засмеялся, словно сказанное показалось ему забавным. Но уже через мгновение его кулак впечатался в лицо Бена. Тот незамедлительно ответил, полируя костяшки о скулу и ухо Кеннета. Хелл едва успела моргнуть, а мужчины уже обменялись серией ударов. Бен, имея в перевесе трезвость, завалил Кена на землю, но тот удачно пнул его в живот, уклоняясь от очередного хука справа. И уже Бен лежал на земле, а Кен нависал над ним, замахиваясь.
Хелл сама не поняла, как вышло, что она повисла на кулаке Кеннета, уговаривая его:
— Кен, прекрати! Ты с ума сошел?
Любую другую он легко бы стряхнул с руки, но Хелл имела достаточно сил, чтобы сдержать его.
— Отпусти, — зарычал Ястреб, сверкая на Валькирию полубезумными, налитыми кровью глазами.
Хелл сцепила зубы и покачала головой, отказывая ему в подчинении.
Этого вполне хватило, чтобы подбежал народ, дабы разнять заклятых врагов. Кена оттащили питерские, Бена подняли на ноги московские. Раньше такая потасовка неизбежно продолжилась бы в виде свалки, но сейчас воины разошлись по сторонам и молча смотрели на Хелл, которая стояла посередине, глядя то на одного своего любовника, то на другого.
— Ну! — гаркнул Кеннет. — Давай, Хелл.
Она не очень поняла, что он хотел от нее. Или не захотела понимать. Отринув предательскую дрожь, Хелл подошла к Кеннету, которого еще придерживали товарищи.
— Кини, — тихо заговорила она, приложив ладонь к его лицу. — Спасибо, что заступился.
Хельга стерла с уголка его рта кровь, прижалась своим лбом к его и продолжала шептать так, что теперь слышал только он:
— Что на тебя нашло, малыш? Это просто Бенедикт. Он специально тебя заводит, особенно накануне Совета. Успокойся, пожалуйста.
Она видела, как его глаза снова становятся холодными и спокойными, но все же человеческими.
— Что здесь происходит? — пробиралась сквозь толпу Стейна.
— Кен, опять твои выходки? — а за ней и Эрик.
— Уже все сами решили, — только и сказал Кеннет, обнимая Хелл, чтобы увести подальше от собравшейся толпы.
Бен провожал их глазами, едва сдерживаясь. Он давно не чувствовал себя таким разбитым, униженным, раненым. Давно… а может вообще никогда.
Утром Хелл не пришла к озеру, хотя Бенедикт все еще питал надежды, несмотря на жуткие фантазии вместо сна, в которых она корчилась от боли, наказываемая Кеннетом за связь с врагом. Он все равно хотел видеть ее, хотел поговорить, объяснить. Бену лучше удавались разговоры о любви, потому что он умел любить, умел отдавать, умел признавать свои слабости. Но ему не представился случай блеснуть этими достоинствами.
Вообще, Бенедикту стоило крутить в голове иные мысли. Тор не просто сотрясал словами воздух, Бена пригласили на Совет. И в этот раз не из-за очередной стычки с Кеннетом. Даже мордобой на пиру Старшие предпочли игнорировать. Другое дело, что игнорировать их давнюю вражду никто не собирался, и именно это было поводом свести Бена и Кеннета для переговоров.
Совет был долгим и утомительным. Бенедикт взял Слово, но вопреки надежде, горевшей в глазах Стейны и Тора, не принял командование. Потом говорил Кен. Он, конечно, великодушно брал на себя обязанности, преподнося свою лучезарную персону, словно дар божий. Бен едва глаза не закатил. А потом пошли дебаты. Как ни странно, Старшие с обеих сторон были в этот раз солидарны. Они настаивали на двух Командирах, помня, как в прошлом году отказался Тор, не найдя точек соприкосновения по стратегии с Кеном. В итоге московские воины, мягко говоря, не повиновались приказам питерского Командира.
Бен чувствовал себя пмсной телкой, которая ломается, вопреки здравому смыслу. И ему было бы легче, если бы идеи Кеннета о построении нападения были нелепы, но враг как никто знал сильные стороны Москвы и Питера и довольно умело использовал их при предполагаемом объединении.
Бен знал и позицию Тора, и (какой ужас!) был согласен с Кеном, что это не сработает. По правде говоря, выходило так, что им просто необходимо было зарыть в землю распри и личную неприязнь ради общего блага. И Бенедикт, наверное, смог бы наступить себе на горло, если бы не Хелл. Даже во время Совета он с трудом сосредотачивался на деле, постоянно возвращаясь мыслями к ней. Она проникла в его душу, отравила кровь, остановила сердце, поселилась в голове.
«Я живу, слыша ее голос, чувствуя ее боль, читая ее мысли. Моя радость — видеть ее глаза. Мое счастье — слышать голос. Мой смысл — знать, что она реальна. Она повсюду и нигде, но везде я люблю ее. Моя дерзкая Дева. Мой талисман. Моя Валькирия. Мой личный ад. Но без нее и рай не нужен,» — ловил в своем воспаленном разуме вспышки мыслей Бен.
— Твое Слово, Бенедикт, — обратился к нему Эрик, вырывая из плена чувств.
— Я должен подумать, — только и ответил он.
Стейна опустила плечи и склонила голову. Тор нахмурился, явно недовольный таким пренебрежением. Кеннет лишь усмехнулся.
Бен первый вышел из Шатра Старших и почти налетел на Хелл. Она шарахнулась от него, как от прокаженного. Стараясь держать лицо, не показывая, как его это ранит, Бен даже не поздоровался. Краем глаза он заметил, что вслед за ним вышел Кеннет, и поспешил убраться. Но все же до его ушей донесся недовольный голос Ястреба:
— Какого дьявола ты тут делаешь?
— Жду Эрика.
— Я сказал, нет, Оль. Не смей!
— Не в твоей власти… — были последние слова, которые разобрал Бен, уходя.
Он ждал ее на спаррингах, но Хелл отказалась от боя, что было очень подозрительно. Бен не находил себе места, терзаемый темным тревожным предчувствием чего-то нехорошего. Он надеялся, что во время главной битвы его отпустит, что адреналин возьмет свое. Но даже на построении перед боем Бенедикт искал Хелл среди зрителей, все еще надеясь на что-то, едва ли не трясясь от удушающего страха. Он никогда так не боялся. Даже в свой первый спарринг, даже во время первой большой битвы. Ему была чужда боязнь за собственную жизнь, он любил риск, любил игры со смертью. Но сейчас все было иначе. Бен боялся не за себя — за Хелл. Сам не знал почему, но чертовски трусил, внезапно осознав, что потерять ее — страшнее, чем умереть самому.