Мой любимый враг
Шрифт:
— Зачем дверь закрыла? – мне даже дышать тяжело от представления, что она могла здесь сотворить.
— Чтобы ты не мешал...
Ладно, если так. А так, скорее всего, и есть. Не думаю, что мама сейчас совершит что-то с собой. Корить себя будет, ругать. Это да. Но как адвокат по профессии, ответит по всей строгости закона. Ведь она всегда говорила, что суицидники – это слабые люди. Не желающие отвечать за свои поступки должным образом. А должный образ в понимании матери – это именно по закону.
— А я тебе мешаю? – не зная, что спросить, задаю абстрактный вопрос.
— Есть немного…
Голос
— Тогда зачем сейчас открыла?
— Чтобы ты случайно себе ключицу не сломал.
Изменений нет ни в голосе, ни в интонации. Все безжизненно, как и ее лицо. Страшно такое говорить, но ее уже можно саму в гроб класть.
— Мам, ты хоть разденься что ли… Смени обстановку. Ляг под покрывало.
Она слышит меня, но не реагирует. Поэтому мне ничего не остается, как развернуться и выйти из комнаты.
В последующие три часа я зашел к ней в комнату раз шесть. Приносил чай. Куриный бульон. Даже научился жарить оладушки по ее рецепту, найдя в кухонном шкафу блокнот с рецептами, которые мама выписывала всю свою жизнь. Впрочем, на оладушки она отреагировала.
— Молодец, сынок, — грустно произносит она. – Учись готовить себе самостоятельно. Скоро мама пропадет надолго. А может и навсегда.
Да что же это такое!
Она уже не плачет. Видимо, выплакала все, что можно было за эти два дня. Знаю, что ребенка сегодня похоронили. Знаю, что было очень много народа. Честно признаюсь, что мне стыдно было появиться там. Я видел, как проезжает колонна машин мимо нашего дома. Скорее всего, люди ехали уже с кладбища, поскольку поминки проводились в кафе недалеко от нас. Страшно представить, что переживают родители сейчас. А сколько им еще придется пережить, когда начнутся судебные тяжбы. Верю и надеюсь, что в них не будет той лютой ненависти, которая возникает к убийце или иному преступнику. Должны же они понимать, что она не специально. Что она вызвала скорую, сама во всем призналась. Быть может, учтут и тот факт, что мама является гипертоником. У нее давление иногда повышается до мути в глазах, поэтому в такие моменты вожу ее я. Хотя в данном случае это может, наоборот, быть против нее.
Черт. Размышляю уже как мама. А я всего лишь программист. Мне незнакома обстановка в суде, поскольку несмотря на заслуги и опыт матери, я там ни разу не был. Видимо, придется. Ох, как же будет тяжело видеть мать на скамье подсудимых…
Хотя… Я ее в форме судьи-то видел раза два и то мельком. Не интересовало меня все это. Думал, что далек от юридических вопросов. Зачем мне они? Даже с женой разводился без суда. А тут теперь придется не просто участвовать в судебном процессе. Но и давать показания, быть свидетелем.
За думами не сразу заметил, как на улице стемнело. Вот пошли третьи сутки, как мама не выходит из комнаты. Судя по тому, как она лежит, складывается впечатление, что и в туалет она не ходит.
Смотрю в окно. У нас большой дом. В нем много комнат, но живем мы с мамой вдвоем. Когда мама только начала строить
Долго всматривался в окно. Всматривался и жевал оладушек. Делал все на автомате, пока из дум не вывела незнакомая фигура. Кто это?
Уже темно. Я стою возле окна и смотрю на соседский участок, который практически зарос травой. В нем даже света сейчас нет, потому как хозяева испугались возможного пожала из-за старой проводки и отключили электричество в автомате. Участок слега освещается лампами, которые горят в нашем дворе. Настораживает, что женская фигура будто тихо и с опаской перемещается.
— Маааам! А кто это у нас по соседскому участку гуляет?
На удивление мама реагирует.
— По какому соседскому участку? – ей приходится приложить силы, чтобы я услышал ее на первом этаже.
— Да вот слева который! Заброшенному!
Слышу тихие шаги наверху. Это мама встала и тоже выглянула в окно. Все-таки нутро юриста и правозащитника проявляется даже в такой экстраординарной ситуации.
— Странно, Андрюш, — спускается мама аккуратно по лестнице, крепко держась за перила. – Надо бы проверить.
Видя, что мама проявила активность, тут же соглашаюсь. Она знает хозяйку этого дома. Точнее хозяек. Ранее здесь жила пожилая женщина с сыном. Женщина перенесла инсульт и ее забрала старшая дочь. Сын недолго жил один. Умер от пневмонии. Женщина тоже умерла после второго инсульта. Дом этот так и стоит. Две сестры хотели его продать, но что-то их остановило. Слышал от матери, что есть еще и третья сестра. Младшая. Где-то далеко от нас живет.
Выхожу из дома после того, как мама обещает, что в скором времени тоже подойдет. Беру с собой фонарь. Уличные фонари в нашем городе горят через один, поэтому здесь довольно темно. Калитка открыта, а перед ней стоит незнакомая мне машина. Вхожу во двор. Темень такая, что приходится включить фонарик. На свет тут же выходит та самая женщина, которую я выдел в окно.
— Ой, вы кто? – смотрит она на меня с испугом, прикрывая глаза руками. – Да не светите вы в меня!
— Извините, — тут же осекаюсь и опускаю фонарь так, чтобы было хоть чуть светло, но ей не мешало. – Я сосед. Живу в соседнем доме, — киваю в сторону дома головой. – А вы кто? Дом заброшенный стоит. Но хозяев я знаю.
— Аааа, а вы случайно не сын известного в области адвоката? – смотрит она на меня внимательно.
— Да, сын, — соглашаюсь, понимая, что, скорее всего, женщина знает о случившемся в городе происшествии.