Мой мир
Шрифт:
И тут я принял решение. Позвонил по телефону: «Прошу всех собрать в моем номере через пятнадцать минут».
Когда у меня в комнате собрались все заинтересованные лица — Джейн, Маргарет с помощниками, дирижер, декораторы, костюмеры, режиссер-постановщик, — я сказал, что мы должны найти другое помещение для спектакля, даже если придется исполнять его без декораций и костюмов. Если нет выхода, мы дадим оперу в концертном исполнении. Они сообщили, что подходящего театрального помещения нет (они уже звонили), да и нет такого большого зала, чтобы усадить более двух тысяч человек.
…Несколько недель назад, когда я приехал в Филадельфию и Джейн привела меня в мой номер, я восхитился видом на Парк-вей с прекрасным Музеем изобразительного искусства. Выглянув
— Мы будем петь «Любовный напиток» в церкви, — объявил я всем собравшимся.
Проработав двадцать пять лет в театре, участвуя в грандиозных постановках, где на сцене и за кулисами занято множество людей, я, конечно, знал, что нас могут ожидать всякие мелкие неурядицы, как бы хорошо все ни было подготовлено. Реже возникают большие сложности — так случилось на этот раз. Но берешь себя в руки и начинаешь усиленно размышлять в поисках выхода. Одним это удается отлично, другим нет. Я встречал очень компетентных интеллигентных людей, которые в подобных обстоятельствах просто терялись. В тот день в своем гостиничном номере я мог наблюдать людей этих двух типов.
Мой друг Сандра МакКормик сделала мне как-то комплимент, сказав, что у меня не ум, а рентген, который высвечивает самую суть проблемы. Не знаю, так ли это на самом деле, но если у меня есть такие способности, то я воспользовался ими в тот день в Филадельфии. Среди множества вопросов и проблем я увидел одну, основную: у наших лауреатов должна быть возможность спеть, и именно в этот вечер. Когда я выделил для себя главное, все остальное стало значительно проще.
Мы начали звонить, пытаясь получить разрешение церкви. Но все, что нам удалось, это поговорить со священником, занимавшим скромное место в церковной иерархии Филадельфии. Он сообщил, что архиепископа и «всех» нет в городе, что, к сожалению, он не обладает полномочиями исполнить такую необычную просьбу. Мы умоляли его изменить решение. В конце концов он попросил подождать минуту. Казалось, прошло минут десять. Но вот трубка сказала: «Да». Не знаю, обращался ли он за разрешением на земле или к более высокой власти, но его согласия оказалось достаточно. Было около четырех часов дня — значит, в нашем распоряжении еще четыре часа.
Мой номер превратился в штаб. По двум телефонным линиям, поступившим в наше распоряжение, мы оповестили всех занятых в спектакле, что через четыре часа мы будем давать «Любовный напиток» Доницетти в соборе святых Петра и Павла. Всех, кому мы звонили, просили обзвонить остальных, и новость быстро дошла до всех.
Джейн и Маргарет рассказали, что уже тогда, когда они отправлялись ко мне в гостиницу, телефоны в их офисе звонили беспрестанно. То, что слушателям в Академии музыки было предложено покинуть зал во время концерта симфонического оркестра, явилось новостью для города, которую передали по местному радио и телевидению. Для этого сообщения даже прерывали очередные программы. Мы включили телевизор в номере и сами убедились в этом. Мы были уверены, что почти все в Филадельфии знали о том, что случилось в здании Академии музыки. Те, у кого были билеты на наш вечерний спектакль, звонили, чтобы узнать, как им быть.
До моего решения никто не знал, что отвечать. Теперь же мы могли сказать, куда им нужно ехать. Мы позвонили также на радио и телевидение, и нашу информацию передали сразу же. Меня заверили, что все участники спектакля в курсе: оркестр, работники сцены, осветители должны были посмотреть, что можно сделать в церкви. Билетерам было сказано немедленно быть в соборе.
Устанавливать дополнительное освещение в соборе было слишком затруднительно, и мы решили воспользоваться тем светом, который есть в церкви. Мы хотели поставить для хора эстраду, чтобы было лучше видно, но технические
Можно было сойти с ума от телефона, который звонил не переставая. Кажется, нам звонили все, кроме президента Соединенных Штатов, спрашивая, что происходит. У нас не хватало телефонов, чтобы сделать все нужные звонки. Наш сотрудник по связям с прессой Кэрол Саргаула оперативно сняла для себя номер в отеле «Четыре времени года». Это позволило ей связываться с прессой, освободив тем самым наши телефоны.
Конечно, еще не все было сделано. Одну из служащих Джейн — Мириам Левин — отправили в церковь, чтобы она проследила за всем на месте. Найдя помещение рядом с центральной частью собора, она распорядилась сложить там костюмы и оборудование для гримерных. Стали уже прибывать музыканты с инструментами и пюпитрами, певцы, хористы, рабочие сцены. Наконец стали собираться зрители, которых Мириам не впускала: люди вынуждены были ждать под дождем у церкви. Конечно, самая трудная работа была у Мириам. Каждые десять минут она звонила нам из кухни в доме приходского священника позади собора и докладывала, что церковь превращается в сумасшедший дом. Никто из тех, кто появлялся в церкви, не имел представления, что делать или куда идти. Мириам и ее помощники тут же решали все вопросы. Она сообщила, что одна из проблем — не пропустить прессу, которой стало известно о наших планах. Много журналистов толпилось у церкви. Это был как раз тот случай, когда они начнут писать о возникшем затруднении, все преувеличат и превратят все чуть ли не в катастрофу.
Через какое-то время все — они внизу и мы наверху — стали представлять себе, что нужно делать и как обстоят дела, которые вроде бы шли сами собой. Затаив дыхание, я смотрел сверху на церковь, видел, как в нее вбегали или выбегали люди — совсем как в моем номере, где тоже туда-сюда бегали люди. Казалось, что все постепенно налаживается, поэтому я сел, чтобы успокоиться и поразмыслить. Джейн потом рассказывала, как я тихонько сидел, а вокруг все носились, как сумасшедшие. Не помню точно, о чем я тогда думал, но когда уверился, что певцы смогут петь, что представление состоится, то расслабился и даже почувствовал, как мне нравится все происходящее.
Мне было по душе, как люди бросались исполнять то, что было нужно: они не ждали, пока им укажут на то или другое, а сами решали, что делать. Люблю, когда каждый думает и трудится ради общей цели. Еще утром они не представляли, что такое может случиться. Для всех нас это было какое-то захватывающее приключение. Думаю, что любому из тех, кто бегал внизу, врывался в мою комнату или вел через город грузовик с костюмами, все это нравилось так же, как и мне.
Но вдруг взорвалась еще одна «бомба». Мириам позвонила из церкви и сообщила, что более высокое начальство филадельфийской католической церкви пересмотрело прежнее решение и теперь запретило нам представление. Все было настолько серьезно, что даже заперли церковные двери. Туда уже нельзя было войти, но — что еще хуже — нельзя было и выйти. Мириам звонила из пасторской кухни, чтобы сказать, что сама в ловушке. Ситуация была совсем скверной.
Похоже, кто-то из духовенства вспомнил, что несколько лет назад папа издал распоряжение, запрещающее во всем мире исполнение светской музыки в католических храмах. Понятно, что «Реквием» Верди, исполненный Мути в этой церкви, был музыкой церковной. Веселая же опера Доницетти — это история о деньгах и юной любви, это настоящая светская музыка.
Да, это действительно была проблема! Кто-то спросил меня, знаком ли я с папой. Я встречал его преосвященство, даже пел для него, но мне и в голову не приходило, что этого достаточно, чтобы обратиться к нему с такой просьбой.