Мой мир
Шрифт:
В Нью-Йорке один из таких друзей — Умберто Бери. Я знаю его тридцать лет. Он итальянец из Сан-Ремо, учился медицине в Модене. Но в те годы мы там не встречались. Позже нас познакомила Мирелла Френи. Умберто — педиатр и очень хорошо разбирается в опере. Он давно стал моим близким другом. Ему я могу звонить отовсюду и в любое время суток, чтобы узнать, как поживают друзья: кто болен, у кого дети сдают экзамены, кто получил повышение по службе?
Когда я бываю в Нью-Йорке, то приглашаю Умберто и всех друзей к себе на квартиру и готовлю спагетти. Иногда я сам навещаю их, но это случается реже. Во время моего пребывания в Нью-Йорке обычно стоит холодная погода, и я по возможности стараюсь избегать выходить на улицу.
Иногда мне бывает досадно, что я так мало знаю о жизни друзей: их семейные новости
Например, мне было известно, что Умберто работает в клинике на Манхэттен-Аппер-Ист-Сайд, но я не имел никакого представления, что это за клиника, чем они там занимаются, большая ли больница. И вот в один прекрасный день я позвонил Умберто и сказал, что хочу приехать и посмотреть его кабинет. Он очень удивился, но сказал, что у него есть другое предложение. Скоро у них в клинике рождественский вечер. Почему бы и мне не пойти на него? Я смогу посмотреть не только его кабинет, но и познакомиться с его коллегами.
Это предложение мне понравилось, но я попросил время, чтобы его обдумать. В моей жизни за последние годы было столько всяких впечатлений — например грандиозные концерты под открытым небом, «Концерты трех теноров», — что если теперь я появлюсь среди незнакомых людей, то они неизбежно начнут суетиться, и вечер будет испорчен. Нет, не для меня, а для всех остальных. Я люблю знакомиться с новыми людьми, но теперь не могу никому мешать. Поэтому я сказал Умберто, что приду к ним на вечер, но при условии, что он никому не скажет заранее о моем приходе. Ведь если для них это будет неожиданно, то они отнесутся ко мне, как к любому другому гостю. Умберто согласился, что это неплохая мысль.
В тот день Умберто заехал за мной. Он сказал:
— Уверен, что ты передумал.
Я же ответил:
— Едем.
Мы приехали в клинику, поднялись в зал, где проходил вечер. У дверей гостей встречала женщина-администратор. Дама взглянула на меня, удивилась и сказала что-то вроде: «Я счастлива, что вы пришли к нам на вечер, господин Паваротти».
Когда мы вошли в зал, то я обрадовался, что никто не обратил на меня внимания. Умберто потом рассказывал, как он наблюдал за лицами гостей. Сначала они меня не заметили, но мало-помалу стали приглядываться, затем смотрели с удивлением: что он здесь делает? Действительно, что делать оперному певцу на рождественском вечере в больнице? Наконец несколько человек подошли к нам, но они не были навязчивы, и вечер вошел в нормальную колею.
Мы побыли там немного, поговорили кое с кем из коллег Умберто, и я сказал, что хочу посмотреть его кабинет. Умберто повел меня вниз и показал свою приемную. Я посидел за его письменным столом, спросил, здесь ли он осматривает своих больных, где сидят его пациенты?
Умберто решил, что я свихнулся, проявляя такое любопытство, и на всякий случай сказал, что если мне захочется взглянуть и на истории болезни, то он не сможет мне их показать. Пришлось объяснить, что теперь, когда он будет звонить мне из кабинета или говорить, что работает допоздна, я смогу себе все это представить. Мне не нравится, когда жизнь друзей остается для меня загадкой, и не люблю, когда что-то отделяет меня от людей, живущих своей обычной жизнью.
Умберто не раз упоминал об одной гостинице в горах к северу от Нью-Йорка, куда он часто ездил отдохнуть на выходные. Он говорил, как там красиво и тихо, какая девственная природа. Старая гостиница находится на берегу озера и называется «Горный дом Мохонк». Уже давно эту гостиницу содержит одна семья. Я не только любопытен, но еще и завистлив, поэтому сказал, что тоже хочу провести там уик-энд.
Мы проверили по записной книжке даты моих выступлений. Единственный свободный уик-энд, когда мне не нужно петь или куда-то ехать, был в октябре. Но Умберто предупредил, что в октябре, в разгар золотой осени, там трудно найти свободные комнаты. Тем не менее позвонил хозяевам, чтобы сообщить, что Лучано Паваротти хотел бы у них погостить и что он никогда не останавливался у них в гостинице,
Мне понравилось все: просторные комнаты, огромная столовая, уютные холлы. Кормили тоже прекрасно. Обслуживание как в старые добрые времена. Но вот однажды я попросил нашего официанта принести лимонного сока. Юноша принес стаканчик с соком, и когда я попробовал, то сок оказался отвратительным на вкус.
— Что я просил принести?
— Лимонного сока, — ответил он.
— Но ведь это же консервированный…
Он подтвердил, что сок, действительно, из банки. Пришлось прочитать ему целую лекцию. В Америке в любом продуктовом магазине каждый день продают свежие лимоны. Они стоят от двадцати до тридцати центов за штуку. Лимоны превосходного качества. В холодильнике они могут храниться неделями. Как же можно, обслуживая гостей в прекрасной гостинице, подавать им этот отвратительный сок, пахнущий консервной банкой?
Бедняга был в полном замешательстве. Но и я считал недопустимым, чтобы в такой замечательной гостинице подавали такую дрянь. После этого официант всякий раз, подходя к нашему столику, приносил блюдце с нарезанным лимоном. К концу каждой трапезы наш стол оказывался заставленным блюдечками с лимоном. И все это предназначалось мне. Вот ведь как раньше получалось: у них на кухне всегда были лимоны, тем не менее они подавали сок из консервной банки.
Мне нравится оказывать друзьям услуги — когда могу. Но иногда, как мне кажется, они предпочли бы, чтобы я не делал этого. Однажды Брайан Миллер, пишущий для «Нью-Йорк таймс» на кулинарные темы, задумал статью обо мне и пище, которую я предпочитаю. Чтобы помочь ему, я решил привезти его в мой любимый ресторан в Нью-Йорке «Сан-Доменико», чтобы там вместе пообедать и поговорить на интересующую его тему. Это недалеко от моей квартиры на Сентрал-Парк-Саут. Хозяин ресторана — мой приятель Тони Мэй. Сам он родом из Неаполя, но уже много лет живет в Нью-Йорке.
Об обеде мы договорились за месяц вперед. Наконец в условленный день приехали в ресторан. Все шло нормально. Но когда официант разлил по бокалам вино, оно оказалось скверным. Я поинтересовался, что это за вино. Услышав в ответ «ламбруско», я решил, что он ошибся. «Ламбруско» — легкое игристое вино, его производят в той части Италии, откуда я родом. Это один из моих любимых сортов, и я знаю его вкус. Когда же я отослал это вино и попросил принести другое, то подумал, что Тони меня убьет.
Он рассердился прежде всего потому, что это произошло в присутствии критика. Я всегда знал, что в «Сан-Доменико» все превосходно, мне в голову не могло прийти, что хозяин станет потчевать меня и репортера такой влиятельной газеты чем-то, не отвечающим высоким стандартам его ресторана. Позже Тони признался, что лучше бы я с улыбкой выпил уксус, чем сказал что-то плохое в присутствии известного критика — было бы не так обидно.
Происшедшее тем более расстроило его, что ему с большим трудом удалось раздобыть столь любимое мною вино, которое так трудно достать за пределами Италии. По сути дела, это я подвигнул его на это. Чтобы доставить мне удовольствие и отблагодарить за то, что я пригласил корреспондента из «Нью-Йорк тайме» в его ресторан, Тони и раздобыл «ламбруско». Я ничего не знал обо всех этих усилиях и сожалел, что огорчил Тони. Но разве моя вина в том, что вино оказалось перебродившим?
Обычно я стараюсь быть вежливым, но когда дело касается музыки, еды и вина, то всегда говорю откровенно все, что думаю. Тони уверяет меня, что ему больше нравится, когда клиенты с ним откровенны. Хуже, когда некоторые люди, если им не понравится какое-то блюдо, расплачиваются и больше не приходят в его ресторан. Он предпочитает, чтобы ему открыто заявляли о своих претензиях. Тогда Тони заменит гостям блюдо или предложит что-либо другое. Если клиенты все равно останутся недовольны, он не позволит им оплатить счет. Тони считает, что американцы почему-то избегают высказываться в таких случаях критически, но для владельца ресторана лучше такая критика, чем потеря клиента. Тем не менее Тони был недоволен, что я критиковал его ресторан в присутствии корреспондента из «Нью-Йорк таймс».