Мой мир
Шрифт:
Кроваво-красные муравьи (Формика сангвинея). Двое несут домой добычу — жучков, верхний — почуял врага и готов обрызгать его кислотой: правый нижний собрался «доить» тлю.
И еще я заметил: когда идет заимствование (или набор, или грабеж — решайте сами) коконов сангвинеями, над муравейником тотчас повисают небольшие наездники, иногда пикирующие вниз, в самую свалку, для откладки яйца. Кому оно предназначено — хозяину или «гостю» — я так и не установил. Повадки этого диверсанта белоногого наездника — подробно описаны в книге П. И. Мариковского «Маленькие труженики
У меня много лет квартировала небольшая семья сангвиней, взятая в другом лесу, с «примесью» малого рыжего — поликтены. Искусственный муравейник стоял в дальнем от окна углу комнаты — подоконник был занят особо светолюбивыми квартирантами. Пищей муравьям служили кусочки мяса, медовый раствор, а по праздникам — живые насекомые. Жители этого же муравейника послужили мне натурой для цветного рисунка на обложке журнала «Защита растений». Изображена часть колонны «продотряда» с добычей — листоедом-скрытоглавом и блошкой. А в статье к этому рисунку я писал так: «Кроваво-красный муравей уже обратил на себя внимание ученых как энтомофаг, возможно, еще более активный, чем «испытанные» виды Формика. В этом может убедиться каждый, кто бросит у муравейника сангвиней гусеницу или другое насекомое. Считанные секунды — и добыча будет облеплена воинственными, злющими муравьями и через короткое время окажется в гнезде. У «обычных» формик — руфа, пратензис, поликтена — времени на подобную операцию уйдет заметно больше: они не столь расторопны. Если сравнить расстояния, пройденные за единицу времени разведчиками кроваво-красных и рыжих, то рекорд будет за первыми: они уйдут намного, почти вдвое дальше от гнезда. Поэтому велики и площади, очищаемые этим муравьем от вредителей. Трудности экспериментов по искусственному переселению муравьев Формика сангвинея будут заключаться прежде всего в отсутствии высокого рыхлого конуса — не обойтись без глубокого вскрытия муравейника-донора, который после этого может и погибнуть. Как подготовить, место для новоселов, обязательна ли близость муравейников других формик для вербовки помощников — все это пока что уравнение со многими неизвестными, которое предстоит решать экспериментальным путем только опытным ученым-мирмекологам [11] . И если удастся приживлять кроваво-красного муравья в садах — но без ущерба природе — он сослужит хорошую службу».
11
Мирмеколог — энтомолог, изучающий муравьев.
«Портрет» кампонотуса.
Тогда я еще верил, что биологический метод защиты сельскохозяйственных культур от вредителей с помощью насекомых-энтомофагов будет усиленно изучаться и получит широкое развитие. Но мечта моя, увы, не сбылась: биометод такого рода был отнесен к «экстенсивным», то есть медленным и плохим технологиям, а зеленая улица была дана — это случилось в 1985 году — интенсивным химическим методам защиты растений, губящим порой все живое без разбору, да и нередко травящим наши же продукты.
Погибшие от инсектицидов полезнейшие пчелы Осмии, муравьи, наездники…
Когда же, наконец, мы поумнеем?
Кое-где по уцелевшим от плуга закраинам Лесочка в плотной непаханой почве виднелись очень круглые, будто высверленные сверлом, отверстия — диаметром от четырех до шести миллиметров; земляных отвалов, как это бывает у подземно гнездящихся одиночных пчел, возле этих дырочек не было. Каждую норку окружала ровная гладкая площадка, по краям которой виднелись сухие останки разных насекомых. Стало быть, в норках скрывались какие-то хищники вроде тарантулов, но уж очень не походили эти маленькие норки в плотной почве на паучиные.
Хозяев норок не было заметно: может быть, они охотились только ночью? Но откуда тогда среди остатков этих жертв сухие
Одну из норок я взял под более внимательное наблюдение и стал как можно чаще на нее поглядывать. И не зря: вдруг она исчезла. Значит, думаю, хозяин ее либо окукливается, либо отложил яйца и выводит детей — иначе незачем запечатываться. Подошел ближе — и посреди знакомой земляной площадочки мгновенно появилось отверстие!
Я отошел и долго смотрел на норку издали. Минут через десять она вновь «исчезла»… Поднял я бинокль с насадкой из очковых линз для рассматривания насекомых издали — он описан в приложении к главе «Дороги» — и вижу: норка вровень с поверхностью почвы закрыта не землей, а чьей-то широкой головой с торчащими вверх рожками жвал и короткими усиками; посреди лба — возвышение, на котором блестят на солнце крохотные бусинки нескольких глаз.
Норка была «закрыта» чьей-то головой…
У насекомых большей частью так: два больших фасеточных (многоячеистых) глаза, а меж ними или чуть сзади — три простых глазка. Три — но не больше: тот же, которого сейчас вижу, демонстрирует мне свою плоскую крепкую голову с не менее чем шестью глазками!
Выходит — паук: у них по восемь таких же вот глаз, направленных в разные стороны. Но как-то уж не по-паучьему торчат вверх и острые крючки-хваталки, и усики.
Пришлось одну норку вскрыть. Она вела глубоко вниз, и я не без труда обнаружил на ее дне — сантиметров двенадцать от поверхности — престранное создание, несомненно личинку насекомого, но какого?
Ее облик был совершенно необычен и устрашающ: тело изогнуто крутым двойным зигзагом; на спинной части — выступ с двумя прочными коричневыми рожками направленными вверх; конец брюшка и выпуклая задняя часть спины — утыканы жесткими щетками; голова с переднеспинкой составила одну общую плоскость, жесткую и прочную, которая была поставлена перпендикулярно туловищу, а над всем этим угрожающе выставились два острых рога жвал.
И выходило так: обитательница подземелья, прочно упершись в стенки своего колодца концом брюшка и крючками спинного выступа, запирала вход в норку щитом, состоящим из головы и переднеспинки, и глазела в оба во все стороны в ожидании своей жертвы. Точнее, не в оба, а в шестеро: глаз у нее оказалось шесть штук. И выяснилось, что это была личинка жука-скакуна — родственника жужелиц, длинноногого красавца, совсем не похожего на это вот подземное страшилище.
Взрослые жуки-скакуны, в отличие от личинок, ослепительно красивы.
Повадки взрослых скакунов я знал хорошо: быстрые бегуны и отличные летуны, они не подпускали меня с сачком ближе чем на пять метров. Они были «свободными охотниками» — ловили не таясь всякую живность своими мощными крупнозубыми жвалами, благородно украшенными эмалево-белой полосой. Верх их тела был окрашен либо в матово-зеленый, «с искрою», цвет, либо был пятнистым — в зависимости от вида; низ же туловища вместе с длинными сильными ногами блестяще сиял рубином, изумрудом, кобальтом — словом, всеми цветами радуги. И очень выразительными были два огромных выпуклых фасетчатых глаза, способных замечать издали и мелкую добычу, и опасность вроде такого вот энтомолога с сачком: скакун мгновенно срывался и улетал за пяток-другой метров, да не куда-нибудь вбок, а только вдоль той самой тропки или межи, по которой я шел, дразня меня подобным образом иногда с километр; столь быстрого раскрывания надкрыльев и крыльев для полета я не знаю ни у какого другого жука.
Я добыл еще две личинки и посадил их в таз с землей. Но делать норки в рыхлой почве они наотрез отказались, объявив в знак протеста полную голодовку. Пришлось удовлетворить их законное требование и отнести в Лесочек на их родину, где они сделали бы себе новые норки. Мне не оставалось ничего иного, как для продолжения исследований вырезать там же несколько монолитов с обитаемыми норками личинок скакунов, и я немало попотел: твердый как камень, сероватый суглинок очень плохо поддавался топорику и ножу.