Мой-мой

Яременко-Толстой Владимир

Пия хочет всех угощать. Будилов заказывает себе пиво, Тимо – минеральную воду с кусочком лимона, Паула – кофе, а мы с Пией берем себе грушевого сидру.

Машина Пии с красным дипломатическим номером RUS вызывает всеобщее любопытство, заставляя финских водителей и их пассажиров выворачивать головы.

– Люди, наверное, думают, что это какой-нибудь крутой русский мафиозо приехал отдохнуть в Финляндию. Поэтому они так на нас смотрят. Они не знают, что красный номер в России – для дипломатов. У нас это не так. Сейчас мы заедем в одно место на автозаправочной станции в Лаппенранте, где в кафе обычно собираются друзья Тимо. Он хочет видеть их реакцию, когда он там появится на таком автомобиле.

Они начнут выглядывать и гадать – кто же это? Они специально сидят в этом кафе, чтобы смотреть, кто проехал мимо. Так они развлекаются, потому что жизнь здесь очень скучная. Они выглянут, а в машине сидит Тимо! Для них это будет сильный шок! Такое им запомнится на всю жизнь, и они смогут обсуждать это из ряда вон выходящее событие еще очень долго, как минимум, полгода или год.

Мы проезжаем мимо кафе на авто-заправке. Тимо притормаживает и важно машет рукой. Паула в свою очередь интенсивно рассылает бесчисленные воздушные поцелуи с обеих рук. Едем дальше, заезжаем еще на одну заправку, где повторяется то же самое.

– Ой, извините, – говорит нам с Будиловым Пия после небольшого обмена фразами с братом. – Тимо хочет заехать во все места, в которых его только могут узнать. Для него это крайне важно. Я сказала ему, чтобы он сначала завез нас к маме, а потом ехал и делал это без нас. А мы в это время пойдем в сауну. Нормально?

Мама уже помылась. Сауна жарко натоплена. Будилов деликатно отказывается париться под предлогом того, что он лучше останется пить водку на балконе и беседовать с мамой. Все было бы идеально, но нас ждет маленький негодяй Кай, не пожелавший идти в сауну с бабушкой, предпочитая пойти туда с мамой.

В сауне Пия растирает мне грудь и спину каким-то душистым маслом.

От ее растираний и от жары у меня происходит неудержимая эрекция.

– Ничего не можем сделать при Кае, – говорит Пия, весело поглядывая на мой хуй.

А Кай играет с водой, и не собирается униматься. Не собирается униматься и мое сексуальное возбуждение. Я иду облиться под холодным душем – безрезультатно. Это похоже на страшную пытку.

– Потерпи до Санкт-Петербурга! – шепчет мне Пия.

– Я столько не выдержу.

– Тогда сходи подышать воздухом на балкон. Каю скоро станет скучно и он тоже уйдет. Ведь получается, что он выделывается сейчас перед тобой. Дети любят играть на виду. Иди выпей с Будиловым водки.

Прислушавшись к ее совету, я ухожу. Присоединяюсь к балконной беседе. Выпив, Будилов становится говорлив, он втирает маме что-то очень непонятное даже мне – это целая лекция о современном искусстве. В ответ мама послушно кивает.

– Как дела? – спрашивает она меня.

– Хорошо, – отвечаю я. – Выпьем?

Я умею говорить просто. Я завернут в большое мохнатое полотенце. Мое лицо горит. Я высовываю свою голову вниз и вдыхаю прохладный воздух финского вечера, пахнущий молодой хвоей растущих у дома сосен. Я прислушиваюсь к доносящимся издалека звукам музыки, пытаясь разобрать, что это за музыка. Я выпиваю рюмку холодной водки и закусываю ее фисташкой. Я жду, пока появится Кай.

Когда же он, наконец, появляется и хватает купленную в Выборге кассету с мультфильмами, чтобы вставить ее в гнездо видеомагнитофона, я нарочито спокойно встаю из-за стола и неторопливо иду в сауну. Пия стоит раком, повернутая ко мне задом, и вытирает тряпкой разлитую Каем по полам воду. Я запираю задвижку двери изнутри, сбрасываю с себя полотенце и всаживаю ей в пизду свой изголодавшийся хуй, на что ее не менее голодная пизда отвечает громким чавкающим звуком, буквально проглатывая его с жадностью крокодила.

Она очень мокрая и горячая. Мне с трудом удается себя сдержать, чтобы

не кончить тут же. Мне страшно хочется это сделать, но хочется и продлить удовольствие, насладиться обладанием и властью, а не только быстрой вспышкой выстрела, в которой тоже есть свои преимущества и своя прелесть. Раз – и все! На секунду остановившееся и моментально потерянное мгновение.

Кончить и быстро вернуться, чтобы снова пить водку. Тогда никто и не заподозрит, что мы с Пией успели совершить половой акт. Мое отсутствие покажется коротким и невинным. Конечно, Пия будет разочарована, но от этого ей захочется меня еще больше. Ее раздраконення пизда будет требовать возмездия и искать новой встречи с моим хуем.

Это был бы лучший вариант, но я выбираю худший, однако, тоже не очень плохой. И я могу объяснить, почему я это делаю. А делаю я это потому, что хочу отдать дань своему школьному детству. Я хочу возвратиться в прошлое, чтобы доделать там недоделанное.

Когда я приехал в Ленинград из Сибири, чтобы учиться в школе, мне было тогда одиннадцать лет и до того меня учил мой отец, я долго не мог привыкнуть к разнице во времени, отличавшемуся от нашего местного сибирского на целых шесть часов. Я был не в состоянии долго спать и просыпался каждую ночь часа в два-три. Ложился я рано.

В квартире моего дяди на улице Маяковского у меня была своя собственная комната. Чтобы скоротать время я читал книги, готовил домашнее задание, а в школу приходил на час раньше. Здание школы, построенное в сталинскую эпоху с гипсовыми лепками на фасаде, изображающими портреты писателей и сценки из пионерской жизни располагалось почти напротив дядиного дома.

В школу я всегда приходил первым – в семь часов утра, ученики и учителя появлялись, обычно, не раньше половины восьмого. Некоторые мои одноклассники специально вставали пораньше, чтобы успеть у меня списать. Мне это нравилось.

А еще мне нравилась тетя Глаша – наша школьная уборщица. Тете Глаше было лет около сорока, это была полная добрая женщина со светлыми волосами – всегда собранными на затылке в узел. Когда я приходил в школу рано утром, она уже находилась внутри и убирала, но входная дверь оставалась еще закрытой. Придя, я принимался громко стучать, и она мне открывала. В классах убирали дежурные. Поэтому тетя Глаша мыла лишь школьные коридоры, лестницы и места общего пользования.

Я любил наблюдать, как она мыла пол. Согнувшись, она энергично возила по полу шваброй, время от времени нагибаясь над стоящим неподалеку ведром с водой, чтобы ополоснуть и выкрутить тряпку. А я стоял позади в глубине коридора и наблюдал, как заманчиво движутся ее ягодицы и как из-под ее подоткнутого по бокам платья торчат толстые белые рейтузы с резинками для чулок. Она чем-то напоминала мне мою сибирскую олениху Маю, но при этом была еще более желанной. Каждое утро, перед тем, как выйти из дома, я клялся и божился себе, что сегодня я отважусь на решительный шаг. Однако я так на него и не решился.

Совокупляясь в сауне с Пией, я отдаю долг своей тяге к тете Глаше. Я снова переживаю свои полузабытые детские эмоции. Для меня это важно, мне кажется, что я наконец-то выполнил клятву, когда-то данную, что я пришел в одно прекрасное утро и, вместо того, чтобы наблюдать за уборкой, смело пристроился к тете Глаше и, что она меня при этом не оттолкнула.

Пия откладывает тряпку в сторону и упирается руками в пол, чтобы мне было удобней работать. Мы обливаемся обильным потом, сдерживая подступающие к горлу вопли. Никогда прежде я не ебался ни в сауне, ни в Финляндии. Это первый раз. Можно загадывать желание. Но желание у меня сейчас только одно и оно как раз находится в процессе осуществления. Что это? Счастье? Да, это – счастье!