Мой муж Лев Толстой
Шрифт:
(Газетная вырезка, вклеенная в дневник)
«Божиею милостью,
Святейший Всероссийский Синод верным чадам православным кафотическия греко-российския церкви о Господе радоватися.
Молим вы, братие, блюдитеся о творящих распри и раздоры кроме учения, ему же вы научитеся и уклонитеся от них» (Римл., 16, 17).
Изначала церковь Христова терпела хулы и нападения от многочисленных еретиков и лжеучителей, которые стремились ниспровергнуть ее и поколебать в существенных ее основаниях, утверждающихся на вере во Христа, сына Бога живого. Но все силы ада, по обетованию Господню, не могли одолеть церкви святой, которая пребудет неодоленною вовеки. И в наши дни, Божиим попущением, явился новый лжеучитель, граф Лев Толстой. Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери, церкви православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, которая утвердила вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь святая. В своих сочинениях и письмах, в множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах
Посему, свидетельствуя об отпадении его от церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины (2 Тим., 2, 25). Молимтиси, милосердый Господи, не хотий смерти грешных, услыши и помилуй и обрати его ко святой твоей церкви. Аминь.
Подлинное подписали:
Смиренный Антоний, митрополит С.-Петербургский и Ладожский.
Смиренный Феогност, митрополит Киевский и Галицкий.
Смиренный Владимир, митрополит Московский и Коломенский.
Смиренный Иероним архиепископ Холмский и Варшавский.
Смиренный Иаков, епископ Кишиневский и Хотинский.
Смиренный Иаков, епископ Холмский и Варшавский.
Смиренный Борис, епископ.
Смиренный Маркел, епископ.
24 февраля 1901 г. [8]
Пережили много событий не домашних, а общественных. 24 февраля было напечатано во всех газетах отлучение от церкви Льва Николаевича. Приклеиваю его тут же, так как это событие историческое, на предыдущей странице. Бумага эта вызвала негодование в обществе, недоумение и недовольство среди народа. Льву Николаевичу три дня подряд делали овации, приносили корзины с живыми цветами, посылали телеграммы, письма, адресы. До сих пор продолжаются эти изъявления сочувствия Л.Н. и негодование на Синод и митрополитов. Я написала в тот же день и разослала свое письмо Победоносцеву и митрополитам. Приложу его здесь же.
8
Текст отлучения Толстого от церкви вырезан С.А. из газеты и наклеен в дневник; дата «24 февраля 1901 г.» приписана в конце газетной вырезки рукою С.А.
Глупое отлучение это совпало с студенческими беспорядками 24-го был уже третий день движения в университете и среди всего населения Москвы. Московские студенты поднялись вследствие того, что киевских отдали в солдаты за беспорядки. Но небывалое явление то, что прежде народ был против студентов, теперь же, напротив, все сочувствия на стороне студентов. Извозчики, лавочники, особенно рабочие, все говорят, что за правду стоят и за бедных заступаются студенты.
В то же воскресенье, 24 февраля, Л.Н. шел с Дунаевым по Лубянской площади, где была толпа в несколько тысяч человек. Кто-то, увидав Л.Н., сказал: «Вот он, дьявол в образе человека». – Многие оглянулись, узнали Л.Н., и начались крики: «Ура, Л.Н., здравствуйте, Л.Н. Привет великому человеку! Ура!»
Толпа все прибывала, крики усиливались; извозчики убегали…
Наконец какой-то студент-техник привел извозчика, посадил Льва Николаевича и Дунаева, а конный жандарм, видя, что толпа хватается за вожжи и держит под уздцы лошадь, вступился и стал отстранять толпу.
Несколько дней продолжается у нас в доме какое-то праздничное настроение; посетителей с утра до вечера – целые толпы…
Толст'oвство – религиозно-этическое общественное течение в России конца XIX – начала XX в. Возникло в 1880-х годах под влиянием религиозно-философского учения Льва Толстого. Основы толстовства изложены Толстым в произведениях «Исповедь», «В чём моя вера?», «Крейцерова соната» и др. Последователи – толстовцы.
Главными принципами являются: «непротивление злу насилием», «всепрощение, всеобщая любовь и нравственное самоусовершенствование личности».
Очень жалею, что не писала последовательно события, разговоры и пр. Самое для меня интересное были письма, преимущественно из-за границы, сочувственные моему письму к Победоносцеву и трем митрополитам. Никакая рукопись Л.Н. не имела такого быстрого и обширного распространения, как это мое письмо. Оно переведено на все иностранные языки. Меня это радовало, но я не возгордилась, слава Богу! Написала я его быстро, сразу, горячо. Бог мне велел это сделать, а не моя воля.
Сегодня важное событие: Лев Николаевич послал письмо: «Царю и его помощникам». Что-то из этого выйдет! Не хотела бы я, чтоб нас на старости лет выслали из России.
Событием для меня еще был мой концерт в пользу приюта. Участвовали очень все приятные люди, концерт получил характер необыкновенно порядочный, содержательный, чинный, нарядный. Барышни продавали афиши все в белых платьях, корзины живых цветов на столах. На bis повторяли мало. Прекрасно прочел отрывок сочинения Л.Н. «Кто прав?» Стахович Михаил Александрович. Самолюбие мое перед людьми, мнением которых я дорожу, было вполне удовлетворено. Для приюта выручили мало, 1307 рублей. Здоровье Льва Николаевича лучше, если не считать еще боли в руках. Внешние события как будто придали ему бодрости и силы. Со мной он ласков и опять очень страстен. Увы! это почти всегда вместе.
Начинаю говеть. Вяжу шапки для приюта; сшила сегодня юбку черную Варичке Нагорновой, этой милой, беспомощной племяннице Л.Н. Ей 50 лет, и все в ней что-то детское. Играем с ней много в четыре руки. Вчера играли симфонии Бетховена. С Сашей было немного неприятно в Вербную субботу. Я звала ее с собой ко всенощной; она воспротивилась, ссылаясь на неверие. Я ей говорю, что она, если хочет итти путем отца, то должна, как и он, пройти весь круг: он несколько лет был крайне православным, уже долго после женитьбы. Потом отрекся от церкви в пользу чистого христианства и вместе отрекся от благ земных. Саша же, как и многие мои дети, сразу хочет сделать скачок к тому, что легче, – не ходить в церковь, и только. Я даже заплакала. Она пошла к отцу советоваться, он ей сказал: «Разумеется, иди и, главное, не огорчай мать».
Она пришла в приютскую церковь, простояла всенощную и теперь будет со мной говеть. (И не говела [9] .)
Сегодня в газетах: назначен министром просвещения Ванновский, и это хорошо.
Ясно, но снегу много, все дни от 2 до 5 градусов тепла.
По телефону (от наших корреспондентов)
Петербург, 24 марта. В № 17 «Церковных Ведомостей», издающихся при Святейшем Правительствующем Синоде, в неофициальной части опубликовано письмо графини С.А. Толстой к митрополиту Антонию и ответ митрополита. Письмо графини следующего содержания: «Ваше высокопреосвященство! Прочитав вчера в газетах жестокое распоряжение Синода об отлучении от церкви мужа моего, графа Льва Николаевича Толстого, и увидав в числе подписей пастырей церкви и вашу подпись, я не могла остаться к этому вполне равнодушна. Горестному негодованию моему нет пределов. И не с точки зрения того, что от этой бумаги погибнет духовно мои муж: это не дело людей, а дело Божье. Жизнь души человеческой с религиозной точки зрения никому, кроме Бога, не ведома и, к счастью, не подвластна. Но с точки зрения той церкви, к которой я принадлежу и от которой никогда не отступлю, которая создана Христом для благословения именем Божиим всех значительнейших моментов человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских… которая громко должна провозглашать закон любви, всепрощения, любовь к врагам, к ненавидящим нас, молиться за всех, – с этой точки зрения для меня непостижимо распоряжение Синода. Оно вызовет не сочувствие (разве только «Московских Ведомостей»), а негодование в людях и большую любовь и сочувствие Льву Николаевичу. Уже мы получаем такие изъявления – и им не будет конца – от всего мира. Не могу не упомянуть еще о горе, испытанном мною от той бессмыслицы, о которой я слышала раньше, а именно: о секретном распоряжении Синода священникам не отпевать в церкви Льва Николаевича в случае его смерти. Кого же хотят наказывать? – умершего, не чувствующего уже ничего, человека, или окружающих его, верующих и близких ему людей? Если это угроза, то кому и чему? Неужели для того, чтобы отпевать моего мужа и молиться за него в церкви, я не найду – или такого порядочного священника, который не побоится людей перед настоящим Богом любви, или непорядочного, которого я подкуплю большими деньгами для этой цели? Но мне этого и не нужно. Для меня церковь есть понятие отвлеченное, и служителями ее я признаю только тех, кто истинно понимает значение церкви. Если же признать церковью людей, дерзающих своей злобой нарушать высший закон – любовь Христа, то давно бы все мы, истинно верующие и посещающие церковь, ушли бы от нее. И виновны в грешных отступлениях от церкви не заблудившиеся, ищущие истину люди, а те, которые гордо признали себя во главе ее и вместо любви, смирения и всепрощения стали духовными палачами тех, кого вернее простит Бог за их смиренную, полную отречения от земных благ, любви и помощи людям, жизнь, хотя и вне церкви, чем носящих бриллиантовые митры и звезды, но карающих и отлучающих от церкви пастырей ее. Опровергнуть мои слова лицемерными доводами – легко. Но глубокое понимание истины и настоящих намерений людей – никого не обманет. 26 февраля 1901 г.
9
«И не говела» – приписано позднее.
Графиня София Толстая».
Ответ митрополита Антония:
«Милостивая государыня графиня Софья Андреевна. Не то жестоко, что сделал Синод, объявив об отпадении от церкви вашего мужа, а жестоко то, что сам он с собой сделал, отрекшись от веры в Иисуса Христа, сына Бога живого, искупителя и спасителя нашего. На это-то отречение и следовало давно излиться вашему горестному негодованию. И не от клочка, конечно, печатной бумаги гибнет муж ваш, а от того, что отвратился от источника жизни вечной. Для христианина немыслима жизнь без Христа, по словам которого, «верующий в него имеет жизнь вечную и переходит от смерти в жизнь, а неверующий не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем» (Иоанн., III, 15, 16, 36: V, 24), и потому об отрекающемся от Христа одно только и можно оказать, что он перешел от жизни в смерть. В этом и состоит гибель вашего мужа, но в этой гибели повинен только он сам один, а не кто-либо другой. Из верующих во Христа состоит церковь, к которой вы себя считаете принадлежащей, и для верующих, для членов своих церковь эта благословляет именем Божиим все значительнейшие моменты человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских, но никогда не делает она этого и не может делать для неверующих, для язычников, для хулящих имя Божие, для отрекшихся от нее и не желающих получать от нее ни молитв, ни благословений, и вообще для всех тех, которые не суть члены ее. И потому с точки зрения этой церкви распоряжение Синода вполне постижимо, понятно и ясно, как божий день. И закон любви и всепрощения этим ничуть не нарушается. Любовь Божия бесконечна, но и она прощает не всех и не за все. Хула на духа святого не прощается ни в сей, ни в будущей жизни (Матф., XII, 32). Господь всегда ищет человека своею любовию, но человек иногда не хочет итти навстречу этой любви и бежит от лица Божия, а потому и погибает. Христос молился на кресте за врагов своих, но и он в своей первосвященнической молитве изрек горькое для любви его слово, что погиб сын погибельный (Иоанн., XVII, 12). О вашем муже, пока жив он, нельзя еще сказать, что он погиб, но совершенная правда сказана о нем, что он от церкви отпал и не состоит ее членом, пока не покается и не воссоединится с нею. В своем послании, говоря об этом, Синод засвидетельствовал лишь существующий факт, и потому негодовать на него могут только те, которые не разумеют, что творят. Вы получаете выражение сочувствия от всего мира. Не удивляюсь сему, но думаю, что утешаться тут вам нечем. Есть слава человеческая, и есть слава Божия. «Слава человеческая, как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее отпал; до слово Господне пребывает во век» (Петр., I, 24, 25). Когда в прошлом году газеты разнесли весть о болезни графа, то для священнослужителей во всей силе встал вопрос: следует ли его, отпавшего от веры и церкви, удостаивать христианского погребения и молитв? Последовали обращения к Синоду, и он в руководство священнослужителям секретно дал и мог дать только один ответ: не следует, если умрет, не восстановив своего общения с церковью. Никому тут никакой угрозы нет, и иного ответа быть не могло. И я не думаю, чтобы нашелся какой-нибудь, даже непорядочный, священник, который бы решился совершить над графом христианское погребение, а если бы и совершил, то такое погребение над неверующим было бы преступной профанацией священного обряда. Да и зачем творить насилие над мужем вашим? Ведь, без сомнения, он сам не желает совершения над ним христианского погребения? Раз вы, живой человек, хотите считать себя членом церкви, и она действительно есть союз живых, разумных существ во имя Бога живого, то уж падает само собою ваше заявление, что церковь для вас есть понятие отвлеченное. И напрасно вы упрекаете служителей церкви в злобе и нарушении высшего закона любви, Христом заповеданной. В синодальном акте нарушения этого закона нет. Это, напротив, есть акт любви, акт призыва мужа вашего к возврату в церковь и верующих к молитве о нем. Пастырей церкви поставляет Господь, а не сами они гордо, как вы говорите, признали себя во главе ее. Носят они бриллиантовые митры и звезды, но это в их служении совсем не существенное. Оставались они пастырями, одеваясь и в рубище, гонимые и преследуемые, останутся таковыми и всегда, хотя бы и в рубище пришлось им опять одеться, как бы их ни хулили и какими бы презрительными словами ни обзывали. В заключение прошу прощения, что не сразу вам ответил. Я ожидал, пока пройдет первый острый порыв вашего огорчения. Благослови вас Господь и храни, и графа – мужа вашего – помилуй!