Мой муж Лев Толстой
Шрифт:
«Когда от его дряхлости» – будто упрек…
Проводила сейчас сыновей: вечно ребячливого, добродушного Илью и Андрюшу. Лев Николаевич поехал с ними в Ялту, к Маше, будет там ночевать, ему давно хотелось. Действие ли мышьяка или просто хорошая погода повлияли на него хорошо, он бодр, здоровье лучше, и радость этого улучшения выражается в суетливой предприимчивости: то он ходил с нами пешком до Ореанды, оттуда приехали. На другой день ездили верхом в Симеиз и обратно. Вчера ходил и утром и вечером, при лунном свете, гулять, заходил в
Получила письмо от графини Александры Андреевны Толстой. Какая удивительная духовная гармония в этой прелестной женщине! Сколько настоящей любви и участия дает она людям.
Начинаю еще более склоняться к мнению, что сектантство всякое, включая и учение моего мужа, сушит сердце людей и делает их гордыми. Знаю двух женщин близко: это сестру Льва Николаевича – Машеньку, монахиню, и вышеупомянутую Александру Андреевну, и обе, не уходя из церкви, стали добрее, возвышеннее.
Наступило четыре дня удивительной летней погоды: окна открыты, гуляем в одних платьях, и то жарко. Вечером 12 градусов тепла.
Моя бедная Таня, родив опять мертвого ребенка – мальчика (12 ноября), еще более привязалась к своему легкомысленному эгоисту-мужу. Ее совсем нет, она вся в нем, и он позволяет себя любить, а сам любит мало. Если ей хорошо, то и слава Богу! Мы, женщины, способны жить любовью даже без взаимности. Да еще как сильно, содержательно жить!
Из Москвы разные вести, не особенно мне радостные, из Ясной Поляны тоже. Дела запущены, друзья понемногу забывают, чудесная музыка – симфонические и другие концерты манят и соблазняют, и все бессильно, сиди здесь и скучай. Долг, долг, и вся энергия уходит на исполнение его, на убиение своей личности.
Проводив Льва Николаевича в Ялту, пошла к обедне, пели девочки хорошо, и мне было хорошо и молитвенно спокойно.
Лев Николаевич из Ялты не вернулся, приехала одна Саша, а его уговорили доктор и Оболенские остаться еще на день.
Вчера, проводив его, мне вдруг стало тоскливо, не при чем жить. Сегодня легче; ходила одна гулять в серьезном и хорошем настроении. Необычайно тепло, 12 градусов тепла в тени, небо розовое от невидимого за облачками солнца. В здешнем парке красиво и уединенно.
Как я и думала, Лев Николаевич в Ялте немного захворал, и явились опять сердечные перебои. Сейчас говорила с ним по телефону, голос бодрый, думает, что от желудка, который опять хуже. Съездив в Симеиз верхом взад и вперед, он опять свои кишки раздражил, это уж чуть ли не в сотый раз повторяется одно и то же. Перед отъездом он с жадностью вдруг напустился сразу на вареники, виноград, грушу, шоколад. Было 6-го рождение Андрюши и всякие угощения. Теперь идет так: чуть поправится, все истратит невоздержанием в еде и движениях. Испугается, опять лечится; опять лучше, опять трата… так и идет правильным кругом.
Была у обедни. Прекрасно пели девушки. Настроение хорошее, спокойное, привычное. Мне не мешают, как другим, бессмыслицы вроде «дориносима чинми», «одесную Отца» и пр. Помимо этого церковь – место напоминания нам Бога, место, куда столько миллионов людей приносило свою веру, свое возвышенное религиозное чувство,
В тот же день, как я писала последний дневник, меня сначала по телефону успокоили, а потом встревожили состоянием здоровья Льва Николаевича, и я тотчас же после обеда уехала в Ялту. Застала Льва Николаевича довольно бодрым, но в постели; говорили, что даже доктор испугался; перебои были значительные в сердце, и он выписал даже камфару для впрыскиванья, но до нее дело не дошло. Все болезненные явления все-таки от желудка и кишок. Я спала в комнате рядом и с ужасом всю ночь слушала, какие отделялись газы, как отрыжка его будила, как ветры отделялись, и как перед этим Лев Николаевич метался и тосковал. Газы эти надавливают на сердце, и от этого перебои.
Сегодня мы с Лизой Оболенской его привезли домой, в Гаспру.
Сначала он, выпив кофе с молоком, оживился; вечером играл две партии в шахматы с Сухотиным, но сделался понос, стало тошнить, опять ослабел и, наконец, лег. А весь вечер его уговаривали лечь по предписанию доктора, а он не хотел.
У Сухотиных горе, Сережа их заболел тифом в Морском корпусе, и телеграммы, что положение серьезно. Таня очень жалка, плакала, и у нее детское отношение к судьбе, что ее кто-то все обижает.
Радость у нас та, что у Миши и Лины родился 10-го сын Иван. Пусть Ваничка вложит в этого мальчика свою душу и помолится о нем, чтобы рос хорошим, счастливым и здоровым. Хотелось бы взглянуть на этого нового Ваничку.
Сегодня мне кротко и сердечно жаль Льва Николаевича, я не могу на него смотреть без горя, и я рада этому чувству. А то иногда на меня нападает дурное чувство раздражения против него, что он даром тратит свои силы и сокращает жизнь, которой мы все так дорожим, что все свои жизни отдаем ему на служение. Я помню, что когда у моей сестры падали дети и ушибались, она их же бранила, и я понимала, что она на них нападает за те страдания жалости, которые она испытывает. Так и я: я на Льва Николаевича нападаю иногда (более молча, в душе) за то, что его немощи мне доставляют невыносимые страдания.
Лев Николаевич поселился внизу со вчерашнего дня, чтобы не ходить по лестнице. Комната его, рядом с моей, опустела, и эта мертвая тишина наверху какая-то зловещая и мучительная. Уже я не стараюсь ставить тихонько умывальник на мраморный стол, ходить на цыпочках и не двигать стульями.
Рядом с Львом Николаевичем внизу пока спит Лиза Оболенская (его племянница), и он охотно принимает ее услуги и рад меня не беспокоить.
Левочке сегодня лучше, и мы все повеселели. Он бодр, сердце хорошо, желудок еще не совсем, жару нет. Он обедал с нами, ходил до ворот усадьбы, но вернулся, устал.
Был доктор, который его тут лечит, Альтшулер, приятный, даровитый еврей, совсем непохожий на евреев, и Лев Николаевич ему верит и слушается его, и даже любит. Сегодня делали тридцатое впрыскивание подкожное мышьяка и пять гран хинину принял.
Приезжал чех, доктор Маковицкий, мы его раньше знали, и с ним Евг. Ив. Попов, грузинского типа, будто бы толстовец. Обычно провели вечер: шахматы, газеты, письма и работа.
Ходила сегодня одна гулять, тепло, красиво. Играла более двух часов, наслаждалась сонатой Вебера и «Impromptu» Шопена. Читая газеты, соблазняюсь концертами, особенно мне жаль, что я не слыхала концертов М. Пауера, сыгравшего все сонаты Бетховена в нескольких сериях.