Мой обман
Шрифт:
— Марк, включишь громкую связь? — Мне нихрена не до шуток. — Алиса? — откашливаюсь, потому что знаю, что она меня слышит. В горле пересыхает от того, что надо ей сказать.
— Да, Миш. — Ее голос уже не такой заносчивый и, возможно, надо было звонить ей сразу, но какая к черту теперь разница.
— Ты знала, что она беременна?
Они оба замолкают, переваривая эту мысль.
22
— Кто? — переспрашивает Алиса, но она ведь понимает, что у нас не так много общих знакомых. — Лера?
— Да.
Мне просто надо
— Она беременна? — голос становится громче и ближе.
— Да.
— Я не знала, Миш… честно. — Она плохо умеет врать, поэтому верить ей не сложно. Сложно понять. — А почему ты так об этом говоришь, как будто что-то произошло?
— Потому что произошло. Она попала в аварию и сейчас в реанимации и, как оказалось, она беременна.
— В аварию? Что с ней? Мы же виделись днем?
— Днем виделись, а потом ушла. Врач сказал, что ее жизни ничего не угрожает, но беременность по-прежнему под угрозой.
— Вот же… Я честно не знала, Миша, я бы никогда… — Она всхлипывает, только теперь ее слезы ничего не исправят. — Марк, давай съездим туда? — Я слышу, как она обращается к мужу, но останавливаю их.
— Не надо сюда ехать, — вклиниваюсь в разговор. — Мы ничем пока не поможем и нас все равно не пустят ночью. Надо собрать какие-нибудь вещи ей и документы. Нужно кому-то съездить в Одинцово.
— Так, — слышу голос Марка, — давайте все туда поедем и ты нам все расскажешь спокойно.
— Хорошо. А Нина Ивановна?
— Я ее предупрежу и сам все скажу. А то по вашим голосам можно уже… — Марк вздыхает, но не озвучивает это вслух. — Ты сам как, нормально? Машину вести можешь или тебя забрать?
— Не надо, я сам.
Мы отключаемся. Кому-то нужно было бы остаться, но туда все равно не пустят больше. Надо ждать, когда ее переведут в палату или искать знакомства.
Алиса тоже не знала… И Лера ей не рассказала. Никому не рассказала. Нам всем, действительно, надо встретиться и поговорить. Понять, что происходит. Почему она молчала. Хотя поводов, конечно, предостаточно.
Все ждали меня, как посланца с новостями. К сожалению, с плохими.
— Проходи, Миша, — встречает Нина Ивановна. Ничего не спрашивает, но глаза так и ждут моих слов. Машину Никифоровых я видел еще под подъездом, поэтому знаю, что они уже тут. — Пойдем на кухню.
Я отвечаю кивком, стягиваю обувь и молча иду в сторону кухни. Марк разговаривает по телефону в соседней комнате, поэтому как только появляюсь в проеме, Алиса тут же поднимается и идет мне навстречу.
— Миш, прости.
Утыкается лбом мне в грудь и обнимает.
— Ты знаешь у кого надо просить прощение, — тихо отвечаю и обнимаю в ответ. Она всхлипывает и шмыгает носом.
Хорошо ей, может весь страх и нервозность выплакать. Я не могу себе позволить такую слабость. Я могу только вспоминать бледное полумертвое лицо и молиться, чтобы она не сдавалась. Даже, если это не мой ребенок, он нужен ей.
— Ну вас и оставить одних нельзя, — усмехается Марк за спиной, и я тут же отпускаю Алису, отстраняясь.
— Можешь ты теперь
— Тише, ну ты чего? — Успокаивает теперь Марк жену и усаживает за стол.
Хуже всех выглядит Нина Ивановна. Она достает какой-то пузырек и капает себе в кружку. В голове так много мыслей, что я не знаю, с чего начать.
— Миш, откуда ты узнал?
— Мне позвонили. У нее при себе почему-то нашли только рабочий телефон, в который я записал свой номер. Не знаю, где ее личный. Сказали, что надо установить личность и попросили приехать. Я разговаривал с врачом. В общем, при аварии маршрутка перевернулась несколько раз. Она сидела не возле окна, поэтому ее это спасло. Но какой-то осколок стекла задел брюшную полость. Пока ее готовили к операции, взяли кровь на анализ и поняли, что она беременна. Им пришлось использовать наркоз, на этом сроке беременности это опасно, но других вариантов не было. У нее есть какие-то проблемы, поэтому угроза выкидыша все еще сохраняется. Как сказал врач, — я сглатываю, потому что даже у меня горло дерет от этой мысли, — жизнь этого ребенка на волоске.
— Может, переведем ее в какую-нибудь платную клинику? — предлагает Марк и переводит взгляд с меня на Алису.
— Доктор сказал, пока нельзя. Ей противопоказано шевелиться, ходить и нервничать. — Я вздыхаю, понимая, что я если я захочу ее увидеть, то могу этим только навредить.
— Может стоит родителям сообщить? — Алиса произносит это так спокойно, что у нас с Ниной Ивановной вырывается резкое “нет” одновременно.
Заглядываю ей в глаза и понимаю, что она тоже знает.
— Хреновая из тебя подруга, — тихо отвечает Нина Ивановна, отпивая свое лекарство, разведенное в воде. — Что она ничем не смогла с тобой поделиться.
— Ты знала?
— Знала, Алиса. Потому что мне было не все равно, что с ней происходит, я наблюдала и догадаться было не сложно.
Алиса опускает глаза и не спорит.
— Она рассказывала мне, что отец разозлился, когда узнал о их расставании с Ваном. Но не думаю, что он был бы против внука.
Как мало она знает… Я перевожу взгляд на Нину Ивановну и то, с каким выражением она смотрит на племянницу лишь доказывает, что она знает то, что знаю я.
— Не поэтому, но я пообещала ей ничего не рассказывать. Поправится и сама все расскажет, если посчитает нужным.
Я усмехаюсь, хоть совсем и не до смеха.
— А я ее понимаю. Алиса, ты ведь всегда осуждала ее за образ жизни. Но ни разу не заглянула внутрь. Не узнала, почему она такая? Что с ней произошло.
Я понимаю, о чем говорит Нина Ивановна. Потому что тоже знаю. Я захотел заглянуть и она пустила. Пусть потом и захлопнула сердце. Она поджимает губы и шумно дышит, расширяя ноздри.
— Алиса, последние месяцы ты постоянно на нее давила, чтобы мы не встречались. Поэтому она побоялась открыться тебе. Она пыталась же тебе сегодня что-то рассказать, а ты даже не захотела ее выслушать. Хлопнула дверью. — Мне так много хочется ей высказать, что остановиться уже сложно. — Из-за какой-то ерунды. Ну и что, что мы работаем вместе? Тебе что? Твой мир и семья от этого никак не зависят. Ты могла общаться с ней отдельно и со мной отдельно.