Мой отец — Лаврентий Берия
Шрифт:
— Потому что мне никто не предлагает. Да и не примут — я сын священнослужителя. Сталин усмехнулся:
— Это полбеды, я даже в семинарии учился… В партию Василевского, конечно, приняли, но, по-моему, сам он в нее не очень рвался…
После войны Александр Михайлович был начальником Генерального штаба, первым заместителем и министром Вооруженных Сил. Доводилось встречаться с ним на испытаниях, да и не только там, и всегда с удовольствием слушал этого человека.
Очень близкие отношения сложились у Василевского и с моим отцом. Возможно, они не были такими близкими, как с Жуковым, — с Георгием Константиновичем отец дружил много лет, но к Василевскому он относился с особой симпатией. Штеменко тоже был близким человеком к отцу, но и по уровню, и по возрасту Василевский был, безусловно, ближе. После войны Жуков, как известно, был вынужден покинуть Москву, и отец имел дело в основном с Василевским.
Не случайно я вспоминаю нередко на страницах этой книги и Штеменко. Отец помог ему стать тем, кем он стал. Близкие отношения с отцом способствовали, скажу откровенно, его продвижению. Он работал с ним с сорок второго года, начав полковником. Все приказы, разработанные моим отцом, как представителем Ставки и ГКО, оформлял Штеменко.
Не могу не вспомнить и генерала армии Антонова. Войну он встретил заместителем начальника штаба Киевского Особого военного округа. Затем возглавлял штабы Южного, Северо-Кавказского фронтов. В конце сорок второго стал начальником Оперативного управления Генерального штаба, позднее — первым заместителем, начальником Генерального штаба.
Это был очень взвешенный, интеллигентный человек. Меня всегда поражало бытующее мнение о военных, как о людях грубоватых и, скажем так, не очень умных. Все военные, с которыми я сталкивался — а таких, как может догадаться читатель, немало, — люди высокообразованные, глубоко интеллигентные. Конечно, речь в первую очередь о технической военной интеллигенции. Таким человеком был Антонов, такие люди встречались мне в армии и после войны. Многие окончили военные академии, знали иностранные языки.
Спустя много лет мне довелось убедиться, что и нынешнее поколение военных ни в чем не уступает своим предшественникам. Скажем, Академия ПВО Сухопутных войск имени Василевского в Киеве. Высококвалифицированный преподавательский состав — там работают замечательные специалисты в области математики, радиотехники, радиоэлектроники. И выпускники, как я убедился, такие же.
Или возьмите Академию имени Говорова в Харькове. Из ее стен выходит настоящая техническая интеллигенция. Но не может не тревожить другое. Вспоминая войну, послевоенные годы, должен отметить, что раньше во главе армейских соединений, направлений всегда стояли технически грамотные люди. Со временем военных инженеров перестали назначать на высокие командные должности, отдавая предпочтение в таких случаях выпускникам командных факультетов. И это, как учит опыт той же войны, большая ошибка, потому что современная армия, а тем более армия будущего — это сложнейшая техника.
Будущих военных инженеров — высококлассных специалистов своего дела хорошо готовили и в войну. Вспоминаю своих однокашников по Военной академии. Поспелов, Иванченко, Волков… Ни у кого из моих товарищей не было высокопоставленных родителей и покровителей. Всем, чего добились они, обязаны только себе, своей настойчивости, трудолюбию, таланту. Это были настоящие офицеры. Почти все впоследствии заняли генеральские должности и немало сделали для оснащения нашей армии современной техникой, воспитания научных кадров.
В свое время мне довелось работать, скажем, с Виталием Михайловичем Шабановым. Как и мы, он окончил Военную академию в Ленинграде, работал инженером-испытателем, позднее — моим заместителем. Впоследствии Виталий Михайлович стал лауреатом Ленинской и Государственной премий, генералом армии, заместителем министра обороны СССР.
Любая военная академия тех лет давала способным людям немало. По математике и физике мы проходили полный университетский курс, серьезное внимание уделялось изучению языков, военной техники. Выпускники таких учебных заведений были готовы командовать полками, что уже само по себе говорит об уровне подготовки.
Сам я в Ленинградской военной академии оказался так. В ноябре 1942 года в войска поступил приказ наркома обороны об откомандировании в военные академии офицеров-фронтовиков, по сто человек с фронта.
— И не раздумывай! — убеждали меня Бодин, Штеменко и Серов.
— Иди на разведывательный факультет. Такой факультет был в Военной академии имени Фрунзе. После его окончания мне предстояло работать в военной разведке, в системе ГРУ — Главном разведывательном управлении Генерального штаба.
Меня же влекла техника. И коль мне не удалось учиться на радиофизическом факультете университета, решил я, стану военным инженером. С детства ведь увлекался радиотехникой.
Отец меня поддержал:
— Языки ты знаешь, специальную подготовку прошел. Ничего нового на разведфакультете не узнаешь, а техника — это твое.
Радиолокационного отделения в то время еще не было, и я начал учебу на факультете радиосвязи. Уже позднее мы начали изучать радиолокацию.
Военные знают, что учеба в академии или военном училище предполагает непременную стажировку в войсках. В условиях же военного времени нас ждала фронтовая стажировка. Летом сорок четвертого всех нас, слушателей Ленинградской электротехнической академии, направили на фронт в распоряжение армейских групп. Нам предстояла стажировка в подразделениях связи батальонов, полков, дивизий, армий. Но судьба распорядилась иначе. Некоторым из нас довелось оказаться за линией фронта. А дело было так. В Словакии возникла чрезвычайная ситуация. Как и в Варшаве, англичане устроили там восстание. Цель — все та же: освободительное движение, частично находившееся под влиянием англичан, противопоставить наступающим частям Красной Армии. Наши союзники таким образом пытались сделать там то, что не удалось достичь Черчиллю на Тегеранской конференции — отрезать нас от стран Восточной Европы. Предполагалось, что с помощью таких превентивных восстаний удастся ослабить влияние на население частей генерала Л. Свободы, наступавших вместе с нашими войсками, а впоследствии ввести своих людей в правительство.
Какие-то словацкие части входили и в состав вермахта, но это были охранные, вспомогательные подразделения. Скажем, к боевой авиации немцы их не допускали, и словаки летали на транспортных машинах. Вспомнил об этом вот почему. Когда наша группа базировалась во Львове, а прошло всего несколько дней после освобождения города, на местный аэродром без предупреждения приземлилась целая словацкая авиадивизия. К счастью, ни одна машина от нашей противовоздушной обороны не пострадала. Уже тогда мы поняли, как относятся словаки к Красной Армии. Наши симпатии к ним возросли еще больше, когда мы оказались на их земле.
Наши части еще даже не приступили к штурму карпатских перевалов, а Словацкое восстание началось. Для его подавления немцы подготовили несколько дивизий, в том числе две танковые, и начали сжимать кольцо. Надо было спасать этих людей. В одну из групп, предназначенных для заброски в тыл врага, был направлен и я, тогда капитан.
Народ у нас подобрался серьезный. Все имели достаточный опыт прыжков с парашютом, прошли специальную подготовку, большинство уже успело поработать в глубоком немецком тылу. Кроме спасения людей, этим специальным диверсионным группам предстояло захватить и удерживать карпатские перевалы, помогая нашим частям.