Мой отец — Лаврентий Берия
Шрифт:
Сталин вызывал нас по одному. Я не знаю, кто из них был армейским офицером, как я, кто служил в разведке или Наркомате иностранных дел. Правило ни о чем никогда не расспрашивать друг друга соблюдалось неукоснительно. Я это хорошо усвоил еще в реальной разведке. И это правильно, конечно.
Помню только, что все эти люди были старше меня. И ни один, как говорил Сталин, официально не общался с членами делегаций США и Великобритании и вообще с кем-либо из иностранцев, приехавших на конференцию в Тегеран.
Вероятно, Иосиф Виссарионович такую же задачу поставил и перед моими новыми товарищами. А речь шла вот о чем. Все разговоры Рузвельта и Черчилля должны были прослушиваться, расшифровываться и ежедневно докладываться лично Сталину. Где именно стоят микрофоны, Иосиф Виссарионович мне не сказал. Позднее я узнал, что разговоры прослушиваются в шести-семи комнатах советского посольства, где остановился президент Рузвельт. Все разговоры с Черчиллем происходили у него именно там. Говорили они между собой обычно перед началом встреч или по их окончании. Какие-то разговоры, естественно, шли между членами делегаций и в часы отдыха.
Что касается технологии — обычная запись, только магнитофоны в то время были, конечно, побольше. Все разговоры записываются, обрабатываются. Но конечно же Сталин не читал никогда да и не собирался читать весь этот ворох бумаг. Учтите ведь, что у Рузвельта, скажем, была колоссальная свита. Представляете, сколько было бы часов записи? Конечно, нас интересовал в первую очередь Рузвельт. Необходимо было определить и его, и Черчилля по тембру голоса, обращению. А микрофоны, как я уже говорил, находились в разных помещениях.
Какие-то вопросы, вполне понятно, обсуждали и представители военных штабов. Словом, выбрать из всей этой многоголосицы именно то, что нужно Сталину, было, разумеется, не так просто. Диалоги Рузвельта и Черчилля, начальников штабов обрабатывались в первую очередь. По утрам, до начала заседаний, я шел к Сталину.
Основной текст, который я ему докладывал, был небольшим по объему, всего несколько страничек. Это было именно то, что его интересовало. Сами материалы были переведены на русский, но Сталин заставлял нас всегда иметь под рукой и английский текст.
В течение часа-полутора ежедневно он работал только с нами. Это была своеобразная подготовка к очередной встрече с Рузвельтом и Черчиллем.
Он вообще очень тщательно готовился к любому разговору. У него была справка по любому обсуждаемому вопросу и владел предметом разговора досконально. Вспоминаю, как он читал русский текст и то и дело спрашивал:
— Убежденно сказал или сомневается? Как думаешь? А здесь? Как чувствуешь? Пойдет на уступки? А на этом будет настаивать?
Без английского текста, собственных пометок, конечно, на все эти вопросы при всем желании не ответишь. Поэтому работали серьезно. Учитывали и тот же тембр голоса, и интонацию.
Разумеется, такое участие в работе конференции было негласным. Видимо, о том, чем мы занимаемся в Тегеране, кроме Сталина, мало кто знал. Мы практически ни с кем не общались. Днем и вечером ведем прослушивание, обрабатываем материалы, утром — к Сталину. И так все дни работы конференции. Думаю, работой нашей Иосиф Виссарионович был удовлетворен, потому что каких-либо нареканий не было. А когда конференция закончилась, нас так же тихо вывезли, как и привезли. Меня отправили в Москву, а оттуда я уехал в Ленинград продолжать учебу в академии.
Как ни странно, но о том, что член Государственного Комитета Обороны Берия тоже выезжал во время войны в Иран, нигде ни строчки, хотя о самой конференции написано немало и у нас, и в особенности на Западе… Причины все те же… Ибо даже о том, что он был членом ГКО, сегодня никто не знает. Что уж говорить о Тегеранской конференции. Хотя он вместе со Сталиным выезжал и в Потсдам, до этого участвовал в международной конференции в Ялте.
В свое время те, кто писал о Тегеранской или других конференциях, просто не могли назвать даже имя Берия. Помните, мы говорили о поездке отца на Северный Кавказ. Очень правдиво написал о ситуации, сложившейся там, генерал Штеменко. Написал все, кроме того, что непосредственно на месте организацией отпора врагу занимался мой отец.
Из официальных источников:
Сергей Штеменко. Генерал армии (1968 г.). В Советской Армии с 1926 года. Окончил Военную академию механизации и моторизации РККА, Военную академию Генерального штаба. С 1940 года в Генштабе; старший помощник начальника отдела, заместитель начальника, начальник управления, заместитель начальника управления. С мая 1943 года — начальник Оперативного управления Генерального штаба. Участвовал в планировании операций по разгрому вооруженных сил Германии и Японии. В послевоенные годы — начальник Главного управления, заместитель начальника, начальник Генерального штаба, заместитель министра Вооруженных Сил СССР, первый заместитель начальника Генштаба — начальник штаба Объединенных Вооруженных Сил государств — участников Варшавского договора. Скончался в 1976 году в возрасте 69 лет.
Как вспоминал много лет спустя генерал армии Сергей Матвеевич Штеменко, в то время начальник Оперативного управления Генерального штаба, накануне Тегеранской конференции не было высокое начальство до конца откровенным и с ним: «Возьмите карты всех фронтов и прихватите шифровальщика. Куда и когда поедете, узнаете позднее».
Ехали, рассказывал Штеменко, по Можайскому шоссе, где-то за Кунцевом у военной платформы их ждал поезд. Сопровождающий провел генерала в вагон и коротко бросил: «Поедете здесь».
Литерный шел на Сталинград, затем проехали Кизляр, Махачкалу. О станции назначения Сергей Матвеевич не имел ни малейшего представления. Лишь однажды, пригласив Штеменко после очередного доклада о положении на фронтах пообедать, Сталин заговорил со своими спутниками о какой-то конференции, в которой должны были участвовать Рузвельт и Черчилль. Обедали часа полтора, и все это время разговор шел лишь о предстоящей встрече.
Периодически поезд останавливался, и тогда, вспоминал Штеменко, подключались к линии высокочастотной связи — Верховный требовал последние сводки с фронтов. Начальник Оперативного управления наносил обстановку на карты и докладывал Сталину о действиях 2-го и 3-го Украинских фронтов, 1-го и 2-го Прибалтийских. Именно в те дни тревожная ситуация сложилась на 1-м Украинском фронте. Овладев Киевом, Коростенем, наши войска с трудом сдерживали контрнаступление немцев в районах Житомира и Фастова. Противник накануне захватил Житомир. Здесь же, в поезде, Штеменко доложил Верховному об окружении Коростеня, где героически сражалась 226-я стрелковая дивизия 60-й армии, о тяжелых наступательных боях на кировоградском, криворожском направлениях.