Мой палач

Блэк Дана

"Я никогда не ошибаюсь, маленькая. Кстати, у меня есть предложение".

Предложение. 

Это не про руку и сердце, какая глупость, но понимаю, что он хочет назначить встречу, и дух захватывает, то в холод, то в жар бросает, трепещу. 

И не успеваю повторно пробежать глазами послание, как рядом тормозит серебристая ауди-кабриолет. 

Смотрю сначала на телефон, затем перевожу взгляд на водителя. 

Тот поднимает на макушку солнечные очки и растягивает губы

в голливудской улыбке. 

И у меня где-то внутри противно екает, отголосок памяти, которую я из себя вытравливала.

Какого черта. Он приперся.

– Марк, - сдерживаю недовольство и спрыгиваю с капота.
– Тебя мама послала? 

– Попросила, - поправляет Марк.
– И тебе привет, Анюта, - мое имя с его губ звучит не ласково, а покровительственно, снисходительно. Он выходит из машины, приближается ко мне.
– Что у тебя случилось? 

– Все равно не починишь, - в моем голосе прорывается ответная язвительность. 

Но я не представляю его, такого холеного, в этой своей белоснежной рубашке, ковыряющегося в запчастях и вытирающего масляные руки ветошью.

– Зачем чинить, я позвоню в сервис, - жмёт он плечом, и даже в этом небрежном жесте самодовольство сквозит, он собой любуется, беспрестанно, без устали, отдыха не зная, и это против воли притягивает, его самоуверенность, чувство силы, походка, посадка головы, словно в его власти изменить мир. Он по хозяйски открывает мою машину и с заднего сиденья подхватывает большую спортивную сумку.
– Это все вещи? 

– Сам не видишь, - хмуро киваю и иду за ним, к его Ауди. 

– Как отец?
– заводит он светскую беседу, словно не было между нами ничего, и обсудить тоже нечего. 

– Рванул в горы, кататься на лыжах и пить какао. Взял с собой собаку, и эту свою домоправительницу, похожую на Фрекен Бок, знаешь? 

Марк сводит брови, представляя описанную мной картинку и утверждает:

– А ты всё шутишь. 

– А я все вру. 

Он усмехается. Тихо, лишь губы дрогнули. Кидает назад мою сумку, садится за руль. 

В его ушах поблескивают маленькие сережки-гвоздики, он роется в бардачке и перебирает футляры, убирает солнечные очки и надевает другие в тонкой золотистой оправе. 

Рассматриваю его, наощупь закрываю свою машину, и сажусь к нему. Наблюдаю за его приготовлениями. 

Наши мамы дружат вечность и ещё чуточку, и раньше шутили, что мы с ним поженимся, когда вырастем. 

А потом...

Меня запихнули в пансион для девушек, а он уехал учиться за рубеж, и вернулся таким - манерным, элегантным, прямолинейным напыщенным царем мира. 

– На выпускной к брату приехала?
– Марк плавно выруливает на дорогу, набирает скорость. 

– А ты как думаешь? 

– Тебе обязательно так себя вести?
– он бросает взгляд в мою сторону. 

Ветер

бросает в лицо волосы. 

Молчу. Накручиваю на палец кудрявую прядку и хлопаю ресницами. 

На дурочку похожа, из тех, которыми забита его инстаграмная лента. Я время от времени листаю, отделаться от этой привычки не могу.

– Ты когда-нибудь повзрослеешь, Аня?
– поморщившись, Марк отворачивается к дороге.
– Твои приколы давно не в моде, к слову. 

– А что в моде? 

– Театр, например. Можем новые постановки обсудить. Литературу. Кино. Я тут застрял на Шри-Ланке, вчера только прилетел, - заводит он мотив под названием "Марк, классный Марк".
– Там такой воздух. Природа. Люди. Вернулся в наш город, и все ещё не верю. У переходов нищие сидят, в магазинах просрочкой торгуют, на улицах мусор, прямо под ногами бычки. 

Сколько ему за один день пришлось пережить. 

Отворачиваюсь к окну и рассматриваю деревья, что мимо несутся, высотки и бульвары, прохожих, мне нравится наш город, а Марк пусть катит обратно в Шри-Ланку, если чем-то недоволен.

К дяволу пусть идёт.

– Ты долго ещё дуться будешь?
– спрашивает он, помолчав. 

– Мне было пятнадцать, и я была в тебя влюблена, и ты видел, - не сдерживаюсь. 

– А мне было двадцать один, и что?
– он добавляет скорость.
– Как ты себе это представляла? Ждать твоего совершеннолетия, возле интерната тебя караулить?

– Мое совершеннолетие ничего не изменило. 

– Да. Потому, что я работал, Аня. Не в России. Зато теперь я здесь, и свободен. 

– Зато теперь занята я, - передразниваю, и мы замолкаем. 

Он устал, похоже. Больше ни слова не говорит, и мы едем, и я просто подхватываю сумку, едва Марк паркуется во дворе. 

Нет, я не успокоюсь. 

Наслышана про его свободу, беспринципную и бессовестную. 

– Спасибо, - спускаю ноги на асфальт.
– Маме привет. 

– Сама передашь. Машину пригоню, когда починят. А ты, - он резко хватает меня сзади за платье и тянет, разворачивает к себе.
– Аня. 

Смотрим друг на друга, в его глазах пляшут зелёные огоньки, ещё два года назад душу бы продала за вот такой его взгляд, да и сейчас не забыла, знакомая дрожь-предательница атакует тело.

– Марк, - шепчу.
– Не сиди, за машиной моей едь.

Ещё пара длиннющих, как его ресницы, секунд, и он выпускает мое платье. Отталкивает меня.

– Я понял, Аня. Просто ты ещё маленькая. Взрослей давай, пока не вляпалась.

Не успеваю спросить, во что я обязана вляпаться, Марк резво газует с места.

Провожаю его взглядом.

Обиделся. Разозлился. Раздражен. Ух, три в одном, я молодец, так ему и надо. 

Шагаю к подъезду, в кармане пиликает телефон. 

Читаю сообщение: