Мой папа - плейбой
Шрифт:
Беседа не клеилась, как он ни старался. Марк вроде бы и болтал, но Богдан чувствовал в нем какую-то несвойственную ему зажатость. Тогда не став продлевать агонию, Связерский засобирался домой. И, кажется, это было самое правильное решение за весь этот чертов день. Рита с облегчением выдохнула, да и Марк, который сам зазывал отца в гости, тоже как будто расслабился. На радостях его снабдили пакетом яблок и выпроводили.
Рассекая капотом зыбкий от жары, как будто густой, раскаленный воздух, Богдан нашарил в пакете одной рукой яблоко и с удовольствием откусил. Стоило признать, его визит оказался провальным.
Богдан задумчиво постучал пальцами по рулю арендованного наспех джипа. Он не знал, что ему делать дальше. Куда ехать и чем заняться? В жилищном комплексе, где ему сняли апартаменты, был неплохой спортзал, и прямо с утра Связерский выполнил положенный комплекс упражнений, отчего мышцы и сейчас приятно ныли. А больше… что ему делать в городе, который давным-давно стал чужим?
А потом почему-то вспомнилось. И как магнитом потянуло в то место… Глупо, совершенно по-идиотски. Тринадцать лет прошло, там уже все наверняка изменилось, и не было ни крыши, ни… вообще ничего не было. Но несмотря на собственные разумные, в общем-то, мысли, Богдан свернул на развязке и понесся в сторону бывшего дома. На въезде пришлось постоять в пробке, а когда приехал…
Дерьмовая это была идея.
Все навалилось в одночасье. Вид обветшавших за последнее время домов, знакомые до боли улочки, подворотни, которые он досконально изучил, убегая от пьяниц-родителей, будто бы набросили на его горло удавку. Накинули и потащили туда… обратно, в самые темные, самые отвратительные воспоминания, на которые он давным-давно забил.
Зачем он сюда приехал? Что хотел отыскать? Чего еще не понял в этой всей срани?! Ведь думал, что поумнел. Ведь уже решил, что не хочет больше растрачивать себя на что-то меньшее, чем хорошее… И что не позволит больше прошлому руководить своей стремительно убегающей жизнью. Да что б его! Этот мир так стар, а люди в нем так ненадолго, так какого же черта, господи, он снова раскис?! Нет большей глупости, чем, будучи взрослым, состоявшимся мужиком, оправдывать свое дерьмо паршивым детством, вновь и вновь позволяя ему руководить своей дальнейшей жизнью.
Богдан вышел из машины. Не было пустыря. И недостроя того заброшенного не было. Вместо этого возвышался новый квартал, под который, очевидно, снесли располагавшиеся чуть ниже по улице старые четырехэтажки.
Ничего не осталось.
Лишь дерьмо, за которое ему ответ держать. Перед собой держать. Не перед кем-то. А еще желание. Дикое желание, примитивное, такое, что зудит в тебе, и ты готов на все, даже кожу с себя содрать, чтобы избавиться от этого зуда.
Вернуть все. Её любовь, её смех, её счастье. Заполнить собой весь её мир. Стать этим миром.
Невозможно и дальше обманываться. Правда все равно настигнет. Он своими руками сломал свое счастье. И не было этому оправданий. Все, чем он кормил себя столько лет — вся это туфта, что им без него было только лучше — дерьмо собачье! Да к черту! Он ведь не от них убегал. От себя! До усрачки боясь, что не справится с новой ролью. Ему легко было обвинять собственных родителей в том, что они испортили его детство. Не зная нормальной семьи, не понимая, как это — любить кого-то, он до икоты испугался, что и сам провалит этот экзамен. Испортит жизни ни в чем не повинному человеку. Своей плоти и крови. Он струсил… А Рита сделала все, чтобы детство их сына было счастливым. Она даже письма ему писала. Только чтобы Марк не подумал, будто не нужен собственному отцу. Она выгораживала его, наступая на глотку собственным чувствам.
Она… все она. Все о ней.
Глава 17
А вечером небо щедро бросило пригоршню пушистых облаков. Заходящее солнце нанизало их на лучи, распуская над землей розовое покрывало заката. Рита оттолкнулась ногой о деревянный все еще теплый пол. Кресло-качалка нехотя заскрипело.
— Чайку не хочешь? — спросил дед, спускаясь во двор.
— Нет. Жарко… Я бы винца прохладного… со льдом.
— Тут как раз яблочный сидр созрел. Будешь?
— Буду. Да ты отдыхай. Я сама все приготовлю.
— Ну, уж нет! За дамой поухаживать — святое дело, — запротестовал дед. — А Марик на гульки ушел?
— Нет. Что-то он приуныл. В гамаке дремлет. За малиной.
— Сейчас комары жрать начнут — вернется.
Рита кивнула головой и снова толкнулась. Ничего не хотелось. Только сидеть вот так, смотреть на опускающееся за горизонт солнце, вдыхать аромат винограда, оплетающего беседку, особенно душистых к ночи петуний и ни о чем другом не думать. Оставить проблемы за калиткой этого чудесного дома и сделать вид, что их нет.
На старенький стол легла скатерть в клеточку, тарелочка со льдом, кувшин вина и два высоких стакана.
— Сейчас еще сыр принесу! Райка дала. Вку-у-сный. Помнишь, какой у нее сыр молодой?
— Угу… — лениво протянула Рита, потягиваясь. Дед бодро шмыгнул в дом, а она еще чуток поленилась и принялась разливать сидр. Вместе с сыром дед притащил тонко нарезанную буженину собственного приготовления, огромную банку маслин и хлеб.
— Вот это да. А я как раз настраивалась идти готовить ужин, — призналась Рита.
— Обойдемся… Отдыхай.
— Но Марик…
— Марик тоже найдет, чем перекусить. Не маленький.
Вечер начал на глазах приобретать очертания неплохого. Марго подняла стакан и отпила.
— М-м-м… Чудесно!
Дед кивнул, кряхтя, уселся в кресло и провел по морщинистой, покрытой частой седой щетиной щеке.
— Что тут у вас стряслось, пока меня не было? Кирилловна говорит, приезжал к вам кто-то. Опять по работе?
— Нет… — Рита слизала вино с губ, — Богдан приезжал.
Дед вскинул брови:
— Отец Марика? А ты не говорила, что он сюда явился…
— Да как-то разговор не заходил. Они еще вчера прибыли.
— И с какой же это целью?
— Поговорить хотел. Выяснить, что тогда приключилось.
— И как? Выяснил?
— Выяснил. Говорит, что не знал ничего. Вроде как менеджер ему не сообщил.
— А верить-то ему можно?
— Да будто бы не врет. Вот только что это меняет теперь? Ничегошеньки.
Дед задумался. Вытянул вперед длинные худые ноги, скрестил в щиколотках.