Мой папа - плейбой
Шрифт:
Следующие дни Рита избегала его общества. Зато Богдан регулярно встречался с сыном. В понедельник они катались на роликах по набережной и ходили в кино, во вторник навестили приют для животных, в котором Марик трудился как волонтер. А в среду ребенок позвал отца на дачу.
— Я там обычно все лето торчу. Деду помогаю по хозяйству, ну и воздухом чистым дышу. Это мама так говорит.
— А на море летом не ездите?
— Не-а. У мамы лето — сезон. А так мы обычно зимой куда-нибудь выбираемся.
— Ну, и где ты уже успел побывать?
— Да
— Правда? Я тоже выбирался на рождественских каникулах на несколько дней, — признался Связерский. — А ты мне не писал, что вы в отпуск едете.
— Ну… а что бы ты тогда? К нам подтянулся?
Богдан провел по щеке и отложил джойстик. Свой прошлый отпуск он провел, вытряхивая дурь из одной горяченькой мексиканки, которую подцепил на пляже. Но что-то ему подсказывало, что встреча с сыном явно бы доставила ему гораздо большее удовольствие.
— Что уж теперь гадать? — пожал плечами Богдан и резко сменил тему. — Так что, тебя отвезти? У меня еще есть немного времени. Можем порыбачить… Или что бы ты хотел?
— Ну, не знаю. Там и решим…
— Только сначала я спрошу у твоей матери, не против ли она моего визита.
— Да вы же уже вроде все утрясли?
— Не совсем. Я обещал сообщать ей о своих планах.
— Ну, тогда звони… Она сегодня за городом работает. Сказала, что может задержаться.
Рита против их визита на дачу не возражала, но и особенно довольной не была. Разговаривала холодно, отстраненно — ну, вылитая бизнес-леди. И как к ней подобраться, если она не оставляла ни единого шанса?
Впрочем, была у Богдана одна зацепка. И на дачу он стремился не только за тем, чтобы доставить Марика. Имелся повод посерьезнее. Он очень хотел пожать руку Ритиному деду. Если тот, конечно, подаст свою… Но в любом случае он скажет спасибо. Потому как этому человеку он тоже здорово задолжал.
А Николай Иванович их как будто ждал. Стоял у ворот, приложив руку козырьком ко лбу, и глядел на дорогу.
— Привет, дед! Дед — это папа. Пап — это дед, Николай Иванович. — Марк шустро выбрался из машины, приобнял деда, оглянулся по сторонам и быстро скрылся за калиткой.
— Что это с ним? — удивился Николай Иванович, поглаживая седые усы.
— Не знаю… — растерялся Связерский. — Богдан, — представился он, протягивая руку.
— Да уж знаем… Будем знакомы.
— Сочту за честь, — ни капли не кривя душой, кивнул головой Богдан. Дед чуть сощурился.
— А вы никак исправлять ошибки молодости явились?
— Кое-чего я уже не исправлю, как бы ни хотел.
— Это да. Но кто в этой жизни не ошибается? В раскаяние, как и в старость, не верят только те, к кому она еще не пришла. Так что… Вы уж только постарайтесь не добавить им новой боли. Иначе, несмотря на мою пришедшую старость — ноги я вам переломаю.
— Если добавлю им новой боли — я даже не буду сопротивляться, — пообещал Богдан, криво улыбаясь.
На том и остановились.
Вообще, со слов Марка, Богдан представил, что сразу по
— Поздно уже. Солнцепек. А в солнцепек у нас что?
— Сиеста! — подсказал Марик.
— То-то же. И обед. Ну-ка, давай, беги, принеси овощей да зелени, а я нам плова разогрею.
Марк схватил ведро, висящее вверх дном на одной из штакетин забора, и помчал через сад.
— Что? — поинтересовался Николай Иванович, отрывая взгляд от кусочка сала, которое умело нарезал острым, как бритва, ножом на тоненькие слайсы. — Жалеешь о прошлом?
— Может быть. Но больше о будущем, которое в нем умерло.
Дед хмыкнул. Пододвинул тарелку, налил в стопку домашнего самогона и поставил перед гостем.
— На, вот. Помяни Димку-то.
Богдан опустил взгляд и протянул руку. Но замер, уже почти сомкнув пальцы на прохладном стекле:
— Я ведь за рулем, — прохрипел он, как будто лежащий на душе камень мешал ему говорить.
— До вечера все выветрится — не заметишь. А если что — можешь и у нас остаться. Места полно.
Богдан пожал плечами и одним глотком опустошил посудину. Скривился. Схватил ложку и отправил в рот первую порцию плова. А тут и Марк подоспел.
В общем, все прошло намного лучше, чем Богдан мог рассчитывать. К вечеру и правда вышли в огород. Вообще, у деда был установлен автополив, но кое-что приходилось поливать из ведра. Рабочих рук, как и трудового энтузиазма, хватало. Поэтом Николай Иванович мог отдохнуть. Он сидел на небольшой скамеечке у самой малины и наблюдал за происходящим.
Потом они играли в лото, сидя за столом в старой деревянной беседке, и болтали о своем, о мужском. О рыбалке, о машинах, о спорте… Как хорошо. Господи… как же невыносимо хорошо. Здесь все в этих разговорах — и связь поколений, и любовь, и смех, и общие воспоминания. Богдан зажмурился, неосознанным движением растер грудь, вслушиваясь в разговор деда и внука. Здесь только Риты не хватало. Он так явно представил ее рядом… Как она подкладывает своим мужчинам что-то в тарелку, как смеется над их спорами и улыбается легонько, но уже только ему… Таинственно, искушающе и немного стеснительно. Он еще в восемнадцать сходил с ума от этого странного коктейля.
— Марик… да ты совсем носом клюешь, ну-ка, давай, топай спать.
Полусонный Марк даже спорить не стал. Встал на автопилоте и, не попрощавшись, побрел в дом. Мелькнула мысль, что с уходом сына за столом повиснет напряженное молчание, но этого не случилось. В тишине было уютно.
А потом у Богдана зазвонил телефон. Это был агент, с которым Связерский не разговаривал вот уже… а с того самого момента, когда от души ему съездил по морде. Он немного помедлил, не слишком торопясь брать трубку. Разговаривать со Дагом Богдан не хотел. Тогда бы пришлось решать, как с ним быть дальше, а он еще определенно не созрел для такого решения.