Мой плохой босс
Шрифт:
— Хмельницкая у тебя не отпрашивалась сегодня? — задумчиво интересуюсь я, разглядывая черную линейку, лежащую рядом с дыроколом. На столе у Ирины такой идеальный порядок, что кажется — с ниткой вымеряла, на каком расстоянии друг от дружки лежать канцелярским принадлежностям.
Геныч молчит. Секунд пять, потом замысловато прокашливается, явно маскируя за кашлем мат.
— Ты издеваешься, Тох? — еще более мрачно спрашивает он. — Хмельницкая подняла меня хрен пойми когда, попросила приехать на час раньше, выдать ей расчет, потому что ты её уволил, а ей не хотелось забирать вещи и иметь
Где-то под ногами пошатывается земля. Бля, Геныч, а позвонить ты не мог, да?
Хотя, зачем звонить в этом случае, если…
— И приказ ты видел? — уточняю, сжимая пальцами край стола Ирины.
— И даже сам в кадровое отнес, — уже совсем раздраженно рычит Смальков. — Тох, ну вот не строй из себя идиота, там же твоя подпись была. Все, не отвлекай, я пытаюсь найти Ирине замену.
Я даже не злюсь, что он сбрасывает. У меня просто слова закончились. Остался один только мат…
Сбежала!
Она сбежала. Воспользовалась той лазейкой, которую я сам ей оставил. Не откладывая…
Стою себе в кабинете Ирины, среди цветов, подготовленных для неё, и знаю — она уже не придет.
Стою себе в кабинете Ирины, среди цветов, подготовленных для неё, и знаю — она уже не придет. Не увидит. Не улыбнется. И никакого ужина у меня с ней не будет.
Давненько я не чувствовал себя настолько бессмысленно…
Глава 30. Ирия
— Я вам напоминаю, по договору — никаких кошек и детей в моей квартире, — сурово басит Николай. Николай у нас — ужасно брутальный бородач, с характером престарелой домохозяйки совкового периода. Впрочем, ладно, я за свою жилплощадь тоже трясусь как за любимую доченьку. Ах, да, забыла сказать, Николай — хозяин квартиры, которую мне подобрала знакомая из агентства. Ну, не знакомая, хорошая подруга, если по правде-то. Настолько хорошая, что даже оформила договор аренды на себя.
Просто чтоб моя фамилия нигде не фигурировала. Просто потому, что я — параноик. Нет, разумеется, никто не будет искать меня всеми средствами, доступными ФСБшникам, но я не хочу даже малейшего риска. Чем меньше я допускаю возможности палева — тем лучше.
Если честно, Николай выпендривается. Да, по договору я много всего не должна, арендуя его квартиру-студию, но если честно, за те деньги, что он с меня дерет, впору не кошку заводить, а устраивать оргии. Три раза в неделю!
Но я об этом терпеливо молчу, рассматривая обстановочку в квартире. Тут хорошо, тут поработал неплохой дизайнер, который, правда, забыл, что стиль лофт изначально был предназначен для просторных помещений, решил уместиться в однокомнатной квартире. Нужно сказать — у него получилось!
Вышло неплохо на самом деле. Одна стена отделана под серый кирпич, другая для контраста — покрыта бирюзовой плиткой. Еще две с отделкой «под штукатурку». Занятненько смотрится вцелом. Кухонька тоже очень стильная. Хоть в инсту закидывай прямые эфиры “вот я жарю яичницу” и всем будет пофиг на ту яичницу.
Кровать — темная, с коваными прутьями — и вовсе приводит меня в восторг.
Ладно, дети, кошки, оргии — черт с ними, не очень-то и хотелось. Остаюсь! Я хочу эту кровать, немедленно!
Эй, эй, отставить неприличные фантазии, я, конечно, извращенка, но не настолько!
Дело не в эротической эстетике, хотя с этой стороны кровать эта, разумеется, шикарна!
Я не сплю вот уже вторые сутки, я в скором темпе паковала вещи, запихивала все, что умещается в багажник машины, и сваливала из своего дома. Я достала свою знакомую, и никому еще не находили приличную квартиру за четыре часа, включая подписание договора аренды.
Все что мне хочется — только спать. Не вытаскивая вещей из машины, потому что это вполне может подождать. Район вроде ничего так — тачку не должны вот так просто взять и угнать. В конце концов, тут нет ни одной твари, что вынет у меня ключи.
Но мне еще надо позвонить отцу и предупредить, что если меня будут искать всякие мудаки, чтобы стрелял без предупреждения.
Папа может, папа у меня охотник и генерал в отставке. И я вам могу сказать, что властная и жесткая Ирия в детстве была этакой зефирной папиной Иринкой, принцессой, не вылезавшей из розовых платьев с кружавчиками. Про маму говорить нечего — я её не помню. Отец о ней рассказывал мало, это были его больные воспоминания, но…
Но не женился, да. Твердо так не женился. Он был из мужиков старой закалки, которые были верные до гроба, и до свадьбы ни-ни, хотя очень хочется.
С квартирой я разберусь чуточку позже, когда у Верещагина отхлынет, и я смогу спокойно приближаться к своему дому. Почему-то мне кажется, что он некоторое время будет у моего подъезда меня караулить. И сдать квартиру нормально вряд ли получится. Хотя — и не хочется. У меня там дизайн покруче, чем тут.
Николай отдает мне ключи, смотрит на меня грозно — наверняка ему жена велела не цацкаться с жиличкой, но все-таки отчаливает. А я — застилаю кровать свежим постельным и падаю в неё, едва стащив с себя чертовы скинни. Не хочу шевелиться, не хочу…
Но все-таки где там мой телефон?
Папа слушает меня не перебивая, время от времени задавая уточняющие вопросы. Когда я очерчиваю размах выходки Верещагина на корпоративе — он вздыхает так красноречиво, что я понимаю — если что, Антону Викторовичу живым от моего отца не уйти.
— Ир, ну как же ты так подставилась? — укоряюще ворчит отец. Сложный вопрос. Сама им озадачиваюсь. Трезвая ведь была.
— Я по этому идиоту два года… — дыхалки не хватает, горло перехватывает. Договорить я просто не в силах. До сих пор констатацией этого факта вскрываю себя тупым ножом.
Сохла. Бегала вокруг и хотела себе смазливого умного, обаятельного паршивца… Всего! И можно, чтобы бантик сверху завязали.
— Ну, ясно, — папа недовольно хмыкает, — у тебя очень плохой вкус на мужчин, ты знаешь? Этот второй, про которого я слышу, которым ты вроде как увлеклась серьезно, и оба тебе попались мудаки.
— Пап, ну, что я, виновата, что в этом мире нормальные мужики на тебе закончились? — смеюсь я и сама удивляюсь, что это получается настолько беззаботно.
Мне легче. Мне гораздо легче на самом деле. Мне кажется, что меня накачали свежим гелием и отпустили в небеса. И я лечу, все выше, выше, радостная такая, ничем не обремененная…