Мой прекрасный враг
Шрифт:
На секунду я растерялся – но только оттого, что не сразу понял, как пользоваться рупором, – и отец тут же воспользовался неожиданной паузой.
– Это незаконно! – заорал он. – Мама, вы не имели права отдавать акции этому щенку! Я этого не забуду, и не надейтесь! Я объявлю вас недееспособной и аннулирую все дурацкие решения!
– Недееспособной? – удивилась бабушка. – И ты посмеешь это сделать после того, что произошло? В таком случае тебе придется самому прыгнуть с парашютом, иначе это я объявлю тебя недееспособным! Говори, деточка, не волнуйся, – подбодрила меня бабуля. – Я уверена, что ты поступишь
– Правильно?! Да я сейчас… Да вы знаете, что я сейчас сделаю?! – взревел папаша, на что я ответил:
– Успокойся. Ничего ты не сделаешь.
– Почему это?!
– Я тебя увольняю. И пожалуйста, будь добр, прекрати скандалить, иначе мне придется приказать охранникам запереть в трюме тебя.
– Ничего такого не будет! – выкрикнул Боб неожиданно писклявым голосом. – Они не посмеют тронуть Григория Олеговича!
– Боб, не напрягайся, тебе вредно, – посоветовал я. – К тому же и твои приказы теперь тоже недействительны. Ты уволен.
– А я? – тут же вскинулась Милена. Сузив глаза, она с вызовом смотрела на меня. – А со мной ты что сделаешь?
– Ты ведь и сама уже поняла, – сказал я чуть мягче. – Извини, но ты в пролете!
– Александр Григорьевич, а я-то как же? – воскликнула Фиона, которая наконец-то собрала бумаги. – И я в пролете?
– Нет, Фиона Леонидовна, вы остаетесь! Надеюсь, вы продолжаете протокол?
Я начал диктовать, и слова пришли сами собой:
– Приказ номер один. Сообщаю, что в связи с увольнением генерального директора и до избрания нового в соответствии с уставом АО «Нефтехим» принимаю управление заводом на себя. В добавление к принятым решениям объявляю следующее – провести переговоры с представителями движения в защиту природы, для чего приказываю немедленно освободить их и разрешить акцию протеста.
– Молодец, внучек! – похвалила меня бабушка. – Я и сама не справилась бы лучше! А теперь пойди-ка, оденься как следует. И руку надо бы заново перевязать – бинт совсем промок и грязный.
Вместе с одним из матросов я отправился в каюту, успев еще заметить, как гринписовцы в один момент растянули свое полотнище, и яркие алые буквы освещенного прожекторами воззвания раскроили подступающие сумерки: «Лучше не дышать, чем задохнуться под этими трубами! Лучше загнуться от жары и жажды, чем сдохнуть в бензиновой реке! «Нефтехим» предупреждает – нахождение рядом опасно для вашего здоровья!»
– Очень экспрессивно! – пробормотал Боб. – Особенно «сдохнуть»!
Из окна каюты я видел, как негодовали отец с Миленой, бессильные что-либо предпринять.
И еще я видел, как ликовала Сашка в давно уже переставшем быть красным платье – она прыгала и скандировала вместе со всеми:
– До-лой, до-лой!
Акция протеста шла полным ходом. Ребята выкрикивали и скандировали лозунги, затем слово взял Тип. Он оказался прекрасным оратором – убедительным, эмоциональным, умеющим «держать» аудиторию – короче говоря, обладал как раз теми качествами, которые напрочь отсутствовали у меня. Неудивительно, что окружающие внимательно слушали его, даже отец и Милена, а уж про художницу и говорить нечего – она восторженно «поедала» его глазами. Да что там, их командир был настоящим харизматическим лидером – его пламенная речь не оставила равнодушным и меня: я вдруг поймал себя на страстном желании вместе со всеми «мочить» гадов, загрязняющих окружающую среду. Я почувствовал легкий укол зависти: мои слова никогда не обладали такой силой, а ведь я – будущий юрист, мне по статусу положено!
В завершение гринписовцы принялись раскачиваться и петь песни. Они веселились, дурачились, горланили, отвечали на вопросы корреспондентов.
А я сидел один в каюте и думал, как же мне теперь жить.
23.00
Она
Олигарх отправился одеваться, и вы бы видели, что тут началось! Всеобщее, повальное выяснение отношений. Соболевский-старший чуть не сцепился с бабулей, охранники – со своим начальником, а девица по имени Милена о чем-то жарко спорила с секретаршей. Дурдом, да и только! Зато раздолье для телевизионщиков – такое нечасто удается заснять!
Под горячую руку досталось и мне.
– А ты говорила, у вас с ним ничего нет! – заорал Тип, едва только я осталась одна. – Ты все врала! Все до последнего слова!
– Тип, ты чего? – Я пыталась успокоить его, но он не слушал.
– А зачем он тогда свою девчонку уволил? Просто так, скажешь?
– А тебе что, жалко ее? – удивилась я. – Она же такая стерва!
– Мне нет до нее никакого дела! – завопил Тип. Я никогда не видела, чтобы он так трясся! – И до всех остальных тоже нет!
– Похоже, тебе и до наших проблем нет никакого дела, – пробасил из-за моей спины Стас. – Ты подумай, какие перед нами перспективы открываются! Бабулька внучку завод подарила, чуешь? А парень-то вроде нормальный! С ним действительно можно договориться!
– И ты, Стас! – взвыл Тип, хватаясь за голову. – Предатели, кругом одни предатели!
Мне было его безумно жаль. Но когда я подошла и тронула его за плечо, он дернулся как от тока.
– Тип, у нас с ним правда ничего не было! Почему ты не веришь? Я же его терпеть не могу! Он же псих, придурок!
– Да? И ты поедешь сейчас со мной? – Командир посмотрел на меня тяжелым, мутным взглядом.
– С тобой? А куда? – растерялась я. – И зачем? Здесь же сейчас самое интересное начнется! Да если мы всей командой на него навалимся, он согласится с любыми нашими требованиями! Нам чуть-чуть дожать надо, как ты не понимаешь!
– Стас с ребятами справятся и без нас. Поехали! – настаивал Тип. – Отвяжем лодку, уплывем…
Это было так непохоже на нашего «железобетонного» командира, что мы со Стасом испуганно переглянулись.
– Брат, ты не должен бросать дело! Мы уже почти у цели! Столько пережили всего, так готовились! Теперь просто нельзя отступать, понимаешь? – Стас положил руки на плечи друга, тряхнул его. – Старина, приди в себя! Очнись! Нам выпал такой шанс, какой мало кому дается! Это раз в жизни бывает!
Тип не отвечал. Он молча смотрел на реку, и лицо его отражало страдание.
– Понимаешь, есть вещи сиюминутные, а есть – вечные. Что-то, что будет важно всегда и для всех. А эмоции – они пройдут, вот увидишь. Это только временное, как заболевание. От него излечиваются, особенно в нашем возрасте, – Стас говорил мягко, в голосе звучали грусть и сочувствие.