Мой Рагнарёк
Шрифт:
– А что за гость? Это они хоть знают, твои хваленые руны?
Я не обратил внимания на ее непочтительный тон. На моей памяти нрав Афины всегда был тяжелым, а уж в последнее время он испортился окончательно. Но я давно перестал на нее сердиться. Исчезновение ее любимчика Улисса оказалось последней каплей. После этого Афина окончательно перестала улыбаться и целыми днями просиживала на пороге своего жилища, безучастно уставившись в бледное осеннее небо.
«Если уж даже Улисс оставил меня, значит, дела мои не просто плохи, а безнадежны, – сказала она мне однажды и
В тот день я не смог найти для нее убедительных возражений. Крыть нечем, Афина была совершенно права. Ее сила почти иссякла, она даже перестала разгуливать по дому в облике Марлона Брандо: не до жиру!
Дела ее родичей были не лучше. Уже давно никто из них не показывался у нас в гостях, и я догадывался почему. В последние дни Афина перестала подходить к своей летающей машине, у нее попросту недоставало могущества, чтобы заставить аэроплан оторваться от земли без топлива, которого у Олимпийцев отродясь не водилось.
– Так что за гость к нам придет? – снова спросила она.
– Не притворяйся, что не понимаешь. Сейчас к нам может прийти только один гость. Тот, кого мы с тобой ждем. Не знаю, что ему вдруг понадобилось, но он будет здесь этой ночью.
– Он давно не заглядывал, хоть и обещал. Думаю, он уже далеко. Да и что ему до нас?
– Далеко, близко – какая разница? Руна Дагаз обещает, что он прольется на нас благодатным дождем, значит, так тому и быть.
– Именно «благодатным дождем»? С какой это стати ты говоришь так о нашем враге, Один? Какой такой благодати можем мы от него ожидать? И вообще, что хорошего может еще случиться на нашем веку?!
– Так говорю не я, а руны. И прекрати причитать, как вздорная баба! – сурово отрезал я. – Даже если у тебя не осталось ни капли могущества, разум-то должен быть при тебе до последнего мгновения!
Она не нашла, чем крыть.
– Доброй ночи, господа боги! Грустим понемножку – так, что ли?
Пока я уверял упрямицу Афину, что мои руны всегда говорят правду, обещанный гость уже явился. Стоял на пороге, скрестив руки на груди, и криво улыбался одной половиной рта. Я сразу увидел, как он переменился. Куда только подевался тот несмышленый мальчишка, которого нам пришлось вызволять из цепких рук Охотников?
Теперь перед нами был кто-то совсем иной, бесконечно могущественный и безмерно равнодушный к собственному будущему. И даже моей мудрости не хватало, чтобы понять, что сулят нам такие перемены.
– Доброй ночи и тебе, гость, – ответствовал я. – С чем ты пришел на этот раз?
– Сам еще не знаю.
Он уселся прямо на пороге – где стоял, там и сел. Без церемоний.
– Для начала я должен извиниться перед Афиной. Сегодня я нечаянно отправил в космос ее дядюшку. Надеюсь, ты была не слишком к нему привязана, Паллада?
– Какого еще дядюшку? – удивилась она.
– Посейдона, кого же еще? – из перекошенного рта вырвался короткий смешок. – Вообще-то я не собирался его обижать. Сам не заметил, как это случилось… Впрочем, черт с ним. Не каяться же я пришел, в самом деле! Я даже не чувствую себя виноватым, поскольку никогда в жизни не был лично знаком с господином Посейдоном. А если верить нашему общему знакомому Одиссею, у него был вздорный характер.
– Это правда, – кивнула Афина. – А почему ты так долго не приходил к нам? Ты обещал.
– Я был занят, – усмехнулся он. – У меня, знаешь ли, довольно беспокойная работа, она отнимает все мое время. И потом, я как-то почти забыл, что вы есть на свете. Только не сочтите, что я хочу вас обидеть. Я просто стараюсь быть честным, надо же когда-то и этому учиться… Я и о себе-то забыл, не только о вас. А сегодня вспомнил – спасибо Посейдону и его дурацкой субмарине.
Я решил пресечь нескончаемый поток его слов. Кем бы он теперь ни был, этот наш таинственный гость, но рот его все еще болтлив непомерно, в этом он ни капли не переменился.
– Ты пришел не просто так. Знаешь, что мне сказали руны перед твоим приходом? – спросил я.
– Что я заявлюсь к вам с самым заманчивым предложением, от которого вы просто не сможете отказаться, – кивнул он. – Знаешь что, Один? Я решил сыграть в твою игру! Помнишь, что ты предложил мне когда-то? Делать все так, чтобы наша Последняя битва не была похожа на предсказание твоей подружки Вёльвы. Так вот, я согласен. Более того, если ты передумал, я буду тебя уговаривать.
– С чего вдруг такая честь? – насторожился я. – Что-то ты больно мягко стелешь. В прошлый раз, стоило мне только заикнуться, чтобы ты нам подыграл, – помнишь, как ты взбеленился?
– Взбеленился, было дело. И знаешь почему, Отец битв? Тогда я был очень слабый, очень гордый, как все слабые, и очень глупый, как все гордецы. Ты говорил дельные вещи, Один, но я слушал не тебя, а свое капризное сердце, которое требовало, чтобы я ни за что не играл в чужую игру – только в собственную!.. Но с тех пор у меня было достаточно времени, чтобы узнать себя получше. Я понял, что рожден играть в чужие игры – хотя бы потому, что своей собственной «игры» у меня отродясь не было и никогда не будет, так уж все забавно устроено. Скажу тебе больше: с того дня, как мы расстались, я только и делаю, что играю по твоим правилам. Правда, я сам не сразу это заметил… Одним словом, ты забил мне хороший гол, Один. И это правильно, так мне и надо!
– Что я сделал?
– Забил мне гол. Не знаешь, что такое футбол? Спроси у Афины. Она, думаю, в курсе – Олимпийцев в свое время от телевизоров за уши оторвать было невозможно.
– Это почти правда.
Вот это новость! Афина снова начала улыбаться, совсем как прежде.
– Футбол – это такая игра, Игг… – она замялась, не желая вдаваться в долгие объяснения. – Неважно! Просто Макс хотел сказать, что ты одержал над ним своего рода победу.
– Макс? Это твое имя, гость? – спросил я.