Мой Рагнарёк
Шрифт:
– Как мы будем переправляться через море, Али? – озабоченно спросил Мухаммед.
– Как-нибудь, по воле Аллаха, – усмехнулся я.
– Ты собираешься строить корабли? – не унимался он.
– Никаких кораблей. Любой корабль станет Нагльфаром, или тенью Нагльфара, или воспоминанием о нем. Поэтому кораблей не будет.
– Думаешь, воды позволят нам пройти по ним, как по суше?
«По воде аки по суху»? Это мне тоже не подходит. Слишком похоже на одну знакомую легенду. Ну их к дьяволу, эти легенды! Без них мне как-то спокойнее.
– Но
– Поживем – увидим, – улыбнулся я. – Еще полчаса можно не утруждать себя размышлениями. Целых тридцать минут, каждая из которых состоит из шестидесяти секунд, – ты можешь сосчитать, сколько счастливых мгновений безмятежности уготовила нам наша щедрая судьба? Будь мужественным, друг мой, и прими этот бесценный дар!
Мухаммед изумленно посмотрел на меня. В другое время и в другом месте я бы непременно подумал, что он вспоминает номер телефона, по которому можно вызвать дежурную бригаду «Скорой помощи». После долгой паузы он покорно кивнул, развернулся и уехал. Наверное, отправился транслировать мой бред коллегам.
Что касается меня самого, я честно воспользовался собственным советом и еще полчаса наслаждался возможностью не предпринимать никаких умственных усилий.
– Такая мокрая вода! – весело сообщил я небу над своей головой, когда ленивая волна прибоя с любопытством лизнула мозолистые ноги моего дромадера.
Синдбад недовольно помотал головой и отступил на шаг назад.
– Эта мокрая вода еще не знает, что она вполне может стать твердой и сухой, – сказал я Синдбаду. – Куда уж ей! В этих местах никогда не было зимы. Теперь будет.
Это решение пришло ко мне внезапно. Я вдруг вспомнил, что в природе существует такая замечательная штука, как мороз, который превращает зыбкую и ненадежную стихию в скучную, скользкую, но вполне надежную твердь.
Стоило только подумать. Мне в лицо ударил первый порыв ледяного ветра. Он дул с севера и, судя по всему, намеревался в кратчайшие сроки заморозить все, что встретится на его пути. Несколько секунд я зябко ежился, а потом просто утратил представления о «холодном» и «теплом». Температура воздуха, соприкасавшегося с моей кожей, больше не имела для меня никакого значения. Сразу бы так! Не страдал же я до сих пор от жары, путешествуя по Сахаре в самый разгар лета. Да и никто в моем войске от нее не страдал. В некоторых случаях не так уж плохо быть мертвым!
– О’кей, делаем привал, – объявил я. – Если все так пойдет, через час можно будет ехать дальше.
– Макс, а куда подевался Джинн? – спросила Доротея. – И у кого теперь можно попросить чашечку кофе?
– Джинна больше нет. Его контракт кончился. Подозреваю, что он счастлив и свободен, чего и нам желает. А что касается чашечки кофе, просить ее теперь не у кого. Пикник закончился, дорогая, начались суровые походные будни. Впрочем, я совершенно уверен, что если ты здорово захочешь, то получишь свою чашечку кофе и вообще все, что тебе понадобится, – не знаю уж, каким способом!
– Смотри-ка, она уже у меня в руках, – растерянно сообщила Доротея. – Горячая какая… Это ты сделал?
– Не думаю. Скорее всего, ты сама.
– Но как?
– Тебе виднее, – улыбнулся я. – У меня есть хорошая новость, Дороти. Мы в стране чудес, и каждый из нас – сам себе Оз, Великий и Ужасный… У меня есть еще одна новость: мне кажется, так было с самого начала, еще до того, как началась эта дурацкая катавасия с «концом света», просто мы никогда толком не пробовали «смочь» это самое «все» – руки не доходили. Ежедневные хлопоты, размеренный ритм жизни, скучная утренняя газета, скучный вечерний трах – какие уж там чудеса!
Доротея нерешительно кивнула и тут же отпрянула в сторону: на нее обрушился целый ворох газет. Они появлялись из ниоткуда и, медленно кружась в воздухе, опускались под ноги Доротеиной верблюдицы.
– Боже! Стоило только на мгновение загрустить, что я уже никогда не прочитаю утреннюю газету, – и вот… – пожаловалась она.
– Хорошо, что ты соскучилась именно по газетам. В противном случае на тебя могла бы свалиться толпа голых мужчин, – рассмеялся я. – Теперь тебе придется быть очень осторожной с маленькими мимолетным желаниями. Такова плата за могущество!
– Что ты со мной делаешь? – дрожащим голосом спросила она. – Что ты делаешь со всеми нами?
– Я ни с кем ничего не делаю. Оно само с вами происходит. Вернее, с нами. Можешь считать, что я – первый подопытный кролик или даже крыса. Говорят, они на редкость живучие твари… Учти, первый – отнюдь не значит «самый лучший», а посему воздержись от восторженного преклонения. Вон даже Мухаммед воздерживается.
«Я только прелюдия для лучших игроков, о братья мои! Делайте по моему примеру! И кого вы не научите летать, того научите быстрее падать!» – произнес за моей спиной голос Анатоля.
– Что? – опешил я.
Анатоль с видимым удовольствием продемонстрировал нам великолепную работу своего дантиста. На сей раз его роскошная улыбка обнажила штук триста зубов, никак не меньше!
– Так говорил Заратустра, – объяснил он. – Когда-то в юности у меня была слабость к Ницше, и я до сих пор помню несколько отрывков. Все ждал случая блеснуть интеллектом, а тут такая оказия!
– Хорошо сказано. Наверное, когда он это говорил, над ним отверзся Космос. А из Космоса посыпались утренние газеты – в точности как на меня, – вздохнула Доротея.
– На кого – на Ницше? – обрадовался Анатоль.
– Да нет, на Заратустру! – с самым серьезным видом возразила она.
Мы с Анатолем переглянулись и расхохотались от неожиданности.
– Ну уж вряд ли! – сквозь смех пробормотал я. – Откуда бы Заратустре знать о такой сакральной тайне человеческого бытия, как утренняя газета?!
– А у меня получится какое-нибудь чудо? – заинтересованно спросил Анатоль.
– Сначала тебе придется закурить! – фыркнула Доротея. – Некурящие очень медленно обучаются творить чудеса. Да и «быстро падать» вашему брату трудновато!