Мой Рагнарёк
Шрифт:
– Честно? Я ничего не понял, кроме одного: у меня не будет никаких проблем с языковым барьером. И на том спасибо! – усмехнулся я, отставляя в сторону чашку и поднимаясь с травы. – Составишь мне компанию? А то вдруг они начнут хулиганить, эти наши «воины тьмы»…
Я решительно зашагал туда, где сад граничил с пустыней. Джинн не отставал от меня ни на шаг. Его присутствие меня здорово успокаивало. Вообще-то я не любитель выступать перед большой аудиторией, а уж аудитория у меня на сей раз намечалась самая что ни на есть грандиозная.
Но увидев человеческое море,
Несколько секунд я вглядывался в непроницаемые, невыразительные лица людей, стоящих поблизости. Из сгущающихся сумерек на меня смотрели пустые, тускло-молочные глаза, какие бывают только у новорожденных и умирающих. Потом толпа тихо вздохнула – дружно, словно по команде. Вздох был полон неописуемого облегчения. Кажется, им ничего больше и не требовалось – только увидеть меня, убедиться, что блуждания в темноте окончены, пути назад нет и быть не может, потому что все, чему суждено было случиться, наконец-то случилось. Ну, по крайней мере, начало случаться.
Лица, по крайней мере те, что я мог видеть, внезапно ожили. Вскоре я уже любовался на целую гамму разнообразных выражений: были здесь физиономии счастливые и смертельно испуганные, сердитые и недоумевающие, восхищенные и озадаченные, одним словом – вполне живые. Они начали разглядывать друг друга, переговариваться, знакомиться со случайными соседями.
В пустыне тем временем стало совсем светло. А ведь только что были сумерки, и я отлично помнил, как мутным пятном белела в синеватой темноте фарфоровая чашка с кофе.
Мое сердце сжалось от смутного тревожного чувства, и я вдруг понял, что нам нельзя здесь больше оставаться. Обещанные Аллахом мертвецы нашли меня, войско было в сборе, кто-то всемогущий с любопытством открыл книгу судеб на последней странице, и теперь промедление немыслимо.
Я обернулся к Джинну.
– Скажи Мухаммеду, пусть поцелует на прощание своихгурий и вылезает из ванной. Райский период его жизни закончился. Полагаю, навсегда. И приведи Синдбада. Пора ехать.
– Удачи тебе, Владыка, – серьезно сказал Джинн.
– Спасибо, – криво улыбнулся я. – Уж что-что, а удача мне пригодится!
Через несколько минут Мухаммед уже стоял рядом со мной, сушил бороду махровым полотенцем и с любопытством рассматривал наших волонтеров.
– Я никогда не видел столько людей вместе, – наконец сказал он. – У нас самое большое войско, какое только можно вообразить!
– Это только начало, – вздохнул я. – Думаю, с каждым днем они будут прибывать… Ничего удивительного: в конце концов, предполагается, что в нашей армии будет тянуть лямку чуть ли не все человечество! Знаешь, в каких цифрах выражалась численность населения земного шара перед началом этой заварушки?
Мухаммед озадаченно покачал головой. Разумеется, он не знал. Да и я, честно говоря, не очень-то помнил, сколько миллиардов неприкаянных душ шаталось под этим восхитительным небом. Единственное, что я мог сказать наверняка, – этих самых миллиардов было предостаточно.
Влажный нос Синдбада деликатно пощекотал мой затылок. Мне пришло в голову, что Мухаммеду тоже понадобится какое-нибудь транспортное средство, но Джинн и без меня сообразил, что такому большому начальнику не следует ходить пешком. Рядом с Мухаммедом топтался большой белоснежный дромадер – точная копия моего Синдбада.
– Они близнецы? – умилился я.
– Не совсем, – возразил Джинн. – Этот верблюд – девочка. Леди-верблюд, если тебе так больше нравится. Синдбад любит одиночество не так страстно, как ты, Владыка.
– У тебя хобби устраивать всем личную жизнь, да? – фыркнул я. – Какая прелесть! Мухаммед непременно должен дать ей имя своей любимой гурии. А если Синдбад решит, что она – не девушка его мечты? Или еще хуже: он ей не понравится? Два разбитых верблюжьих сердечка, что может быть печальнее? Я сейчас заплачу!
Джинн снисходительно пожал призрачными плечами. Дескать, смейся, смейся, но один из нас знает как лучше, и это, увы, не ты! Довольный Синдбад одарил меня не менее снисходительным взглядом сверху вниз и опустился на землю, чтобы я мог устроиться на его спине.
– Мы отправляемся в путь, – сказал я окружившим меня незнакомцам. – Следуйте за мной, дамы и господа.
Я говорил совсем тихо, но почувствовал, что меня услышали все новобранцы до единого, а не только те, кто стоял рядом. Толпа расступилась, пропуская меня.
Я ехал, не оглядываясь. Да и на кой мне было оглядываться, я и так знал, как обстоят дела за моей спиной. Верблюдица Мухаммеда дышала мне в затылок, Джинн тоже был где-то рядом, наше уютное пристанище уже наверняка благополучно кануло в небытие, а мое войско следовало за мной, оставляя бесчисленные следы на сверкающей плоскости заснеженной пустыни – что им еще оставалось?..
Впрочем, все это больше не имело значения: мне наконец-то удалось погрузиться в теплые воды абсолютного пофигизма – состояние души, для прежнего бедняги Макса совершенно недостижимое. Я просто ехал навстречу неизвестности, и мне было абсолютно все равно: совершать это путешествие в одиночестве или в сомнительной компании нескольких тысяч, миллионов или даже миллиардов живых мертвецов, вернее, тех, кого называл «мертвецами» мой таинственный работодатель по имени Аллах. По крайней мере, от ребят не воняло мертвечиной, за что я был глубоко благодарен судьбе. Чем меня действительно легко доконать – так это дрянными запахами.
Через несколько часов я понял, что можно сделать привал. Тревога, настойчиво гнавшая меня прочь, постепенно угасла. Пришло время отдышаться, перекусить, почистить перышки, а заодно отправить любимца гурий Мухаммеда знакомиться с нашим войском и наводить в его рядах какое-то подобие порядка, чем раньше – тем лучше!
Я решил, что мне не следует уединяться в каком-нибудь очередном коттедже. Я вполне мог обойтись демократичными посиделками у походного костра, тем более что наступившая ночь оказалась довольно теплой, а под ногами Синдбада уже поскрипывал не снег, а обыкновенный песок.