Мой шейх
Шрифт:
— Мы в пустыне, правильно? Я здесь разбилась на машине? — Она повернулась к Хану. — Я видела высокие стены, зелень, перед тем, как все случилось. Я сказала тебе, что видела мираж… Все это… все это за стенами… — она рукой показала на сад, — а там ничего нет… Это все посреди пустыни.
— Стены необходимы, чтобы защитить ручей, который орошает сады, оградить от любопытных животных, которые быстро превратят этот сад снова в пустыню. А ты бы предпочла быть в Румала, в городе?
— Нет! — сказала она, даже не подумав. — Нет…
— Мы можем это организовать.
Если он их попросит. Они наверняка не будут в восторге от идеи поселить у себя незнакомку, которая вдобавок совершила преступление.
— Нет, правда, я через день-два приду в норму, и как только на руках у меня будут билеты и паспорт, то слезу с твоей шеи. Не надо еще кого-то беспокоить.
— Оставайся сколько захочешь, наберись сил, а потом займешься своими проблемами.
— Почему ты настаиваешь, что у меня проблемы?
— Никто, находясь в полном спокойствии и мире, не крадет машину и не рискует жизнью так, как ты.
Она не могла ничего ответить.
— Ешь. Попробуй фиги. Их собрали специально для тебя.
Он взял фиолетовый фрукт и протянул ей. Дал понять, что все разговоры по поводу украденной машины и ее отъезда закончены и настаивать на продолжении было бы бестактно. Фрукт, лежавший в ее ладони, сильно отличался от тех, которые Люси ела на Рождество у бабушки — сухих и пожухлых. Она надкусила фрукт, не зная, каким будет вкус.
Сладость заполнила ее рот, и она ахнула от удивления.
— Совсем другие! Удивительно!
Он засмеялся, пораженный ее восторгом. Затем, как будто испугавшись своего веселья, резко встал и отошел от нее.
Ханиф выглядел таким одиноким, что Люси захотелось последовать за ним, обнять, положить его голову себе на плечо, чтобы ему стало комфортно. Убедить его, что надо жить дальше. Что его смех не был предательством.
Хорошо, что костыли не позволяли ей это сделать.
Она не знала, через что он прошел, как сильно страдал. Она ничего не знала о комфорте, любви, нежности и, не имея собственного опыта, не могла ничего советовать другим.
Люси не могла сделать ничего полезного, и, будучи уверенной, что он предпочел бы, чтобы она проигнорировала ситуацию, она решила сконцентрироваться на завтраке и оставить его в покое, дать возможность вернуть самообладание.
Стараясь не смотреть на хозяина дома, который был далеко в своих мыслях, Люси положила себе на тарелку немного йогурта, полив его медом.
Ей было очень трудно игнорировать его, и, не выдержав, она подняла на него взгляд. Он стоял в той же позе, теплый легкий ветерок трепал его волосы. Люси представила, как его жена посмотрела на него впервые и в этот же момент влюбилась.
Каждая черточка его тела была наполнена силой, мощью и грацией.
Его глаза казались суровыми, профиль выточен из гранита. Несмотря на это Люси была уверена, что когда он увидел свою будущую жену в первый раз, то был с ней очень нежен.
Она не могла не любить его.
У Люси пересохло в горле, защипало глаза. Мог быть Стив таким же
Наверное, ей тоже надо побыть одной. Провести несколько минут в тишине сада.
Люси попыталась поднять тяжелый серебряный чайник и услышала голос Ханифа:
— Оставь, я сам.
Рука у нее дрогнула, когда он коснулся ее, чтобы забрать чайник. Несколько секундой подержал ее пальцы в своих, прежде чем разлить чай в чашки.
— Извини, что оставил тебя. У меня бывают тяжелые моменты, когда я никому не могу составить компанию.
У нее в жизни не случалось такого горя, и она решила воздержаться от банальных фраз. В то же время она не могла игнорировать его боль, сменить тему разговора.
— Как давно ты ее потерял?
На какой-то момент ей показалось, что Ханиф не ответит, но затем он произнес:
— Три года. Три года назад Hyp умерла.
Он снова сел в высокое плетеное кресло и закрыл глаза. Все же она решилась продолжить разговор.
— Hyp? Я слышала это имя раньше.
— Так зовут жену последнего короля Иордании. — Он открыл глаза и посмотрел на нее. — После того как мы поженились, ее стали называть Умм Джамал — Мать Джамала.
Люси знала, что надо дать ему выговориться. Высказать все, что накопилось в душе, кому-то постороннему. Она уедет через несколько дней и идеально подходит для этого. Он вырос в другой культуре, и каждое слово, которое она произносила, могло оскорбить его. Но Люси казалось, что Ханиф ходит по минному полю своей боли, поэтому решила попробовать хоть как-то облегчить его душу. Она стала задавать вопросы, молясь, чтобы он не взорвался от злости на нее. Но она обязана ему столь многим, что сочла своим долгом попытаться.
— Твоего сына зовут Джамал?
Он отрицательно покачал головой.
— Я буду отцом Джамала. Так у нас принято.
— Понятно, — неопределенно протянула Люси.
— Моя жена умерла от лейкемии, — сказал он после бесконечной паузы, во время которой Люси пыталась сформулировать нелегкий вопрос.
— Лейкемия? Но… я считала… — Она сказала это, не подумав.
— Ты думала, что эта болезнь лечится. Что-то в его голосе не давало ей продолжить разговор.
— Ты права, Люси. При соответствующем лечении в большинстве случаев люди вылечиваются. Но Hyp была беременна, когда ей поставили диагноз. Она отказалась от лечения, которое спасло бы ей жизнь и забрало бы жизнь ребенка.
Люси закрыла рот рукой, чтобы не выдать жалости и боли.
Так любить свое дитя, которое ни разу не видела, сделать выбор в пользу его жизни, а не своей…
По сравнению с этим проблемы Люси выглядели жалкими.
— Я говорил ей, что у нас будут другие дети, — глухо сказал он в пространство, как будто говорил не с Люси, а с невидимкой. — И даже если не так, это не имеет значения. Что она всегда будет Умм Джамал. — Он повернулся к Люси, его лицо было бледным и ничего не выражало. — Но она не соглашалась. Отказалась спасать себя. Даже ради меня.