Мой врач
Шрифт:
Майрон смотрел на небо — на мгновение Финьо не поверил, что это он. Его лицо и фигура изменились, светившееся мягким жемчужно-белым светом лицо казалось совсем юным, на плечи и спину спадали мягкие волны очень светлых, почти розовых волос.
— Мне нельзя, Финдекано, — наконец, ответил Майрон на его вопрос, — если я попробую, мне не жить. И я не могу… не могу… Если нет возможности, чтобы… Совсем… — Он явно уже говорил с кем-то другим, смотря в окно. — Всё это ни к чему не ведёт. Ни к чему. Никогда. — Он замолчал.
Всё тело Финьо горело от счастья;
— Мой Гил-Галад… мой «звёздный свет» … я даю тебе твоё материнское имя, мой сын …
====== 11. Наконец ======
Комментарий к 11. Наконец Здесь повторяется последний кусочек “Моего лекарства” , поскольку самая-самая последняя сцена происходит уже после него, и мне показалось, что как-то глупо отсылать читателя к другому тексту, а потом обратно.
Это окончание фика как такового, но ещё будет эпилог с тем самым альтернативным персонажем, и да, ещё в конце будет, как всегда, пьеса, объясняющая, как случился идиотизм из второй половины эпилога)))))
.27.
Когда он поднял свои лучившееся счастьем глаза, перед ним стоял Майрон в том облике, к которому он привык; огонь снова горел в очаге, переливаясь в чёрно-красных кристаллах на воротнике и плечах одежд Майрона.
— Отдохни пока. Потом я тебя помою и доставлю домой. Завтра во второй половине дня. И положи ребёнка сюда, — Майрон подвинул столик к кровати (Финьо увидел, что в него врезано углубление и дитя не сможет упасть). — Ты можешь задавить его во сне. Не смотри на меня так, я его трогать не буду. Глупый ты, как не знаю что, а ещё нолдо.
Финьо провёл рукой по своей груди; она заныла, и он, стесняясь, спросил Майрона:
— Я не должен пытаться его кормить?
— Я думаю, что ты не сможешь; я ничего не предпринимал специально, чтобы обеспечить это. А если твоё тело действительно к этому готово, и ты начнёшь, то тебе будет очень трудно отказаться от кормления. Ребёнок может подождать до завтра. Дома ты найдёшь кого-нибудь.
.28.
Эмельдир кормила Гил-Галада из бутылочки; так захотел Верховный король — никакой кормилицы. Бедный малыш.
Когда несколько месяцев назад ей удалось привести часть своих людей под защиту Верховного короля Фингона в Дор-Ломин, король пригласил её ко двору, и её ещё тогда поразил его вид: сонный, блуждающий взгляд, бледность, опухшие руки. Она подумала, как ужасно было для него потерять отца, с которым Фингон был вместе больше четырёхсот лет — ей трудно было себе такое представить. Мысленно она приготовилась к худшему и решила, что король умирает от горя. Когда он объявил о своём решении уйти, это только подтвердило её предположения: она не представляла, как эльдар умирают сами по себе (если не от оружия или огня), но ей подумалось, что видеть кого-то рядом с собой в эти некрасивые последние часы Фингон не хотел бы.
Когда король внезапно появился перед ней на снежной тропинке, он сказал ей то, что нужно было знать
Она не удивлялась тому, что он несколько дней оставался у себя в покоях. Туда заходила только она, чтобы покормить ребёнка и помочь помыть его и поменять пелёнки; она знала, что всё время, пока её там нет — она не подпускала никого даже к лестнице, которая вела в комнату Фингона, — он плачет, то держа малыша на руках, то сидя у окна и глядя на озеро. Она подозревала нечто такое… какое? Она не хотела знать; только чувствовала, что произошло что-то страшное, такое, что никому на свете не надо было знать.
.29.
Маэдрос приехал один, обогнав своих спутников; ему сказали, что Верховный король в саду за домом. Финдекано сидел на земле, играя с маленьким Эрейнионом; он распустил волосы, и малыш то дёргал его за тёмные локоны, то пытался повязать на них одно из украшений. Финьо, исхудавший и бледный, выглядел совсем юным; косы стали заметно короче.
— Финьо, — сказал Маэдрос; он потянулся к кузену, и они сомкнули руки; ребёнок испуганно придвинулся к отцу, во все глаза глядя на высокого незнакомца.
— Не бойся, — Финдекано положил руку Маэдроса на темноволосую головку сына, — это твой дядя Майтимо…
Маэдрос погладил его по мягким, каштановым с пепельным отливом волосам. Если Финьо был просто похож на Финвэ, то Эрейнион был просто его маленькой копией.
— Я сейчас был так счастлив… он, мой Эрейнион, мой Гил-Галад, мой Звёздный Свет и ты… мне больше ничего не нужно… — сказал Финьо. Майтимо видел, что он с трудом сдерживает слёзы. — Пожалуйста… когда меня не станет, позаботься…
— Не надо так говорить, Финьо.
Лицо Финдекано потемнело; он смотрел куда-то в сторону.
— Нет… не позаботься. Просто обещай мне одну вещь.
— Что?
— Если мой сын встанет на пути твоей Клятвы, я требую, чтобы ты пощадил его. Обещай мне это.
Маэдрос оцепенел.
— Я не могу этого обещать.
— Можешь.
— Такого никогда не случится…
— Ты должен мне обещать, Майтимо.
— Я… — Майтимо посмотрел на свою искалеченную руку и прикусил губу. — Хорошо, я обещаю.
Но неприязнь к ребёнку, которую он всеми силами подавлял с тех пор, как узнал о его существовании, вспыхнула с новой силой. Финдекано пристально посмотрел ему в глаза, словно отражая от сына его злобный взгляд и тихо сказал:
— Мой отец перед тем, как погибнуть, взял с меня клятву, что я произведу на свет наследника. Я ничего не мог с этим сделать.
К ним подошёл один из дворцовых служителей, Финьо кивнул ему и сказал:
— Малышу пора поесть. Я должен побеседовать с братом наедине, оставьте нас.