Мой врач
Шрифт:
Финьо закрыл глаза.
Он снова почувствовал, как его душа уплывает в какой-то белый туман, грудь изнутри разрывается от безмолвного крика. Мысленно он продолжал смотреть на потолок комнаты, где находился, и ему казалось, что поддерживавшие крышу балки над ним уходят всё выше и выше, вверх и вверх, высоко-высоко, как в зале с башней во дворце его деда Финвэ в Форменосе, над ними появляются новые и новые ярусы, и он сейчас взлетит вверх по этим балкам, которые не кончаются и не кончаются…
Ещё одна пощёчина вернула его к действительности. Потолок, на котором колебались алые и чёрные тени, словно бы упал на него. И тут новая
И тут он последний раз ощутил в своём теле тёплое присутствие сына; ему даже показалось, что он слышит биение его любящего сердца. Он никогда не думал, что почувствует нечто подобное — сейчас ему не хотелось, чтобы это кончалось, он не хотел разрешения от бремени, хотел, чтобы муки продолжались, но дитя осталось бы у него под сердцем. Слёзы полились по его щекам; он понимал, что другого выхода нет, что он должен помочь сыну появиться на свет, должен выполнять указания Майрона. Майрон помогал ему; Финьо был ему благодарен. Он снова закричал, хотя уже и с этой болью начал свыкаться.
— Сейчас! Сейчас! — закричал на него Майрон, ударив ладонью по столу. — Давай!
В этот раз он уже сознательно помог себе криком. И сейчас он на самом деле уже почувствовал, что этот крик ему необходим, что это не слабость, не победа боли и унижения над ним. Это был как будто бы боевой клич. По его телу струилась кровь и слёзы.
И затем он услышал голос своего сына.
Комментарий к 9. Боевой клич Хотя я называю Саурона выше “Гортаур”, я всё-таки в этой главе оставила “Тху” по ряду причин, первая из которых – так звучит лучше.
====== 10. Кольца и звёзды ======
.25.
Финдекано на мгновение увидел крошечное тельце своего ребёнка, потянулся к нему, коснулся; затем Майрон взял его на руки и отнёс на столик около очага, где у него было приготовлено чистое полотно и вода. Финьо хотел бы сам отмыть свою кровь с тела ребёнка, но понимал, что не сможет сам сделать это сейчас. Он видел длинные ладони и пальцы Майрона, который, быстро закончив с мытьём, стал заворачивать малыша; его сильные ладони были длиной почти с его тельце. Финьо почувствовал тревогу и сказал:
— Майрон, покажи мне ребёнка.
Тот молчал.
— Майрон, дай мне его, пожалуйста, я хочу на него посмотреть.
Молчание, затем:
— Ты его уже видел.
— Я хочу подержать его на руках. — Не получив ответа, Финьо требовательно сказал:
— Отдай мне его.
Майрон сдёрнул влажной рукой чёрный платок, которым была повязана его голова и который стягивал его тяжёлые рыжие волосы; они рассыпались по плечам. Финдекано видел мокрые пятна от своей крови на его одежде. Майрон потянулся к глиняной чаше на столике и стал вынимать из неё перстни — разные: с бриллиантами, рубинами, какими-то алыми, жёлтыми, красно-чёрными камнями; он надевал их на пальцы, в том числе несколько маленьких и тонких — на вторую, а не на третью фалангу пальца, как обычно. Он взял ребёнка, издавшего какой-то тихий звук.
— Отдай мне сына, — сказал Финдекано. — Мне нужно на него посмотреть.
— Смотри, — сказал Майрон. — Ты его больше не увидишь.
У Финдекано на несколько мгновений остановилось
— Зачем? — спросил он.
— Мне интересно. Я хочу посмотреть, что из него вырастет. Или же…- Саурон замолчал.
— Отдай! — закричал Финьо, пытаясь встать, но ноги его не послушались.
Майрон накинул чёрный, подбитый мехом плащ и ребёнок почти скрылся под ним. Даже в это мгновение Финьо был ему благодарен — он понимал, что сам майа не нуждается в тепле, что он надевает плащ только ради того, чтобы дитя не замерзло и — что он хотя бы на какое-то время собирается оставить его маленького Артанаро в живых.
— Пожалуйста… оставь его мне… он же тебе не нужен… — Финьо даже не плакал, нет; он не способен был ничего чувствовать. Его мысли метались так отчаянно, что, к счастью, он даже не мог вполне осознавать происходящее.
— Откуда ты знаешь, что мне нужно?
— Верни мне сына, Майрон! Я прошу… прошу тебя… Я сделаю для тебя всё, что попросишь… всё, что захочешь… — Финьо не отводил взгляда от унизанных камнями пальцев, обвивших его дитя. — Майрон… я нарушу своё обещание отплатить только тем, что принадлежит лично мне… я готов отдать тебе всё, что угодно, я открою тебе ворота любой крепости, отдам тебе любого из своих подданных, — и да, мысленно он произнёс «включая Майтимо», — только позволь мне взять сына и уйти…! Пожалуйста…
Майрон вновь положил ребёнка на столик; в свете пламени бриллианты на его руках искрились так, что, казалось, маленького сына Фингона окружает сияющий звёздный нимб. Затем он подошёл к Финьо, окинул его взглядом.
— Я на всё согласен… Я… я сделаю для тебя всё, что хочешь…
— И чего, как ты думаешь, я хочу? — Финьо почувствовал прикосновение сухих пальцев и тёплый металл перстней на своей окровавленной коже.
— У меня сейчас идёт кровь… но в остальном – всё, что угодно… или потом… Майрон, я прошу тебя… — его руки бессильно вцепились в покрывала, выжимая из них кровь и влагу.
Майрон наклонился над ним; ему показалось, что он хочет омыть в его крови концы своих золотисто-рыжих волос; Финьо не сводил с него глаз, когда он вернулся к ребёнку и снова взял его в свои руки. Всё было настолько чудовищно, что Финьо на мгновение забыл, что именно видит — так был прекрасен Майрон — резкие, тонкие черты белого, как воск, лица, огненные жёлтые глаза, сверкающие, тёплые медные локоны, искрящиеся камнями пальцы, заботливо — заботливо! — державшие мальчика.
Финьо не знал, почему он сказал то, что сказал, но его слова разбили это неземное видение.
— Если ты такой умный, почему ты не сделаешь того же для себя?
.26.
Огонь в очаге потух мгновенно, словно на него вылили воду. Свет погас совсем; вокруг была полная тьма. Потом рядом с Финьо на полке вспыхнула плошка с жиром. В комнате стало очень холодно.
Майрон буквально швырнул в него плащ одним движением левой руки, потом подошёл — и вложил маленький свёрток во влажные, дрожащие руки Финьо. Не сказав ни слова.
Финьо, дрожа, завернулся поплотнее в мех. Он жадно смотрел на крошечное личико ребёнка — кто знает, сколько времени дал им двоим Майрон? Может быть, это последние мгновения? Он тихо поцеловал сына в лобик. Финьо почувствовал, что Майрон на него смотрит, но не в силах был поднять глаз. Оба молчали. Через несколько минут жир в плошке догорел, и кругом опять стало темно; Майрон распахнул окно. Была ночь, но казалось, звёзды сияли ярче обычного.