Мой врач
Шрифт:
И именно в это мгновение он и увидел Майтимо. Его тёмно-рыжие волосы, тогда очень длинные, ниже пояса, были распущены; на нём была простая коричневая рубашка, перетянутая широким кожаным поясом и тёмные штаны; в руках он держал огромный букет каких-то мелких белых цветов. У Финьо сжалось сердце от одного вида его высокой фигуры, его широких плеч, тонкой талии, от того, как пряди волос обвивают длинную шею. Он замер; ему казалось, что Майтимо может пройти мимо и не увидеть его. Но тот едва заметно повернул голову, посмотрел на него из-под длинных тёмных ресниц и сказал:
— Ты меня ждёшь?
— Нет, но можно мне с тобой?
— Финьо,
— Да.
— Хорошо, только отцу не говори, что ты ходил туда со мной.
— Моему отцу или твоему? — не понял Финьо.
— Обоим, — ответил Майтимо.
Финьо почти догадался, куда идёт Майтимо, но всё равно хотел побыть с ним наедине хоть немного. Они шли по каким-то проулкам мимо белоснежных, отливающих розовым, каменных стен, увитых тяжёлыми гирляндами лиловых цветов; потом Майтимо свернул в узкий проулок, где стены стали кирпичными, красными; потом в другой, ещё более узкий и оказался перед низкой дверью, окрашенной в тёмный винно-красный цвет. Майтимо ударил в неё ладонью два раза; она открылась. За дверью кто-то был. Они вошли, Финьо обернулся и увидел, что дверь за ними закрыл юноша, на вид ровесник его самого, белокожий и с белыми локонами до пояса; юноша с улыбкой коснулся длинных тёмных волос Финдекано, похожих на его собственные, провёл по ним тонкими пальцами с жемчужно-розовыми ногтями; и Финьо вздрогнул, поняв, что перед ним — не эльда, не один из детей Илуватара. Он осознал, что Майтимо ушёл далеко вперёд и поспешил за ним.
Кругом были цветы, розовые, белые, сиреневые, даже зелёные; неестественные запахи — то летучие, эфирные, то тяжёлые, плотские, похожие на запах человеческого тела и все — не похожие на аромат растений; несколько оранжево-розовых листьев и сиреневых лепестков запутались у Финьо в волосах.
Наконец, лабиринт листьев и цветов кончился, и они вышли на небольшую поляну среди низких деревьев с огромными жёлтыми листьями и белой корой. На сером каменном ложе лежала юная девушка в серебристо-чёрном платье с длинными серебристыми, будто седыми косами, украшенными нитями зелёных малахитовых бусин. На вид она была ненамного старше самого Финьо. Майтимо преклонил колена и положил цветы в её руки. Финьо приблизился. Он знал, но не мог не спросить:
— Это… мать твоего отца, да? ..
— Да, — глухо ответил Майтимо.
Каждый день Феанор посылал сюда кого-то из своих детей с букетом цветов или приходил сам. Майтимо положил цветы в руки Мириэль. Цветы заискрились, переливаясь изумрудными и алыми искрами и стали таять, словно бы их поглощали волны невидимого речного потока.
Финьо невольно задумался, стоит ли хоть чья-нибудь жизнь такой жертвы. Конечно, в результате на свет появился Майтимо — сын Феанора и внук Мириэль. Но он знал, и что Майтимо навеки недоступен — что он есть, что его нет; может быть, лучше было бы полюбить того, кого совсем не существует и никогда не было на свете или того, кто уже умер, чем мучиться безответной страстью, постоянно видя любимого и похоронить в себе чувства навеки. Если бы было можно хотя бы прислуживать ему… или отдать жизнь за него — вот так, как Мириэль…
Он стоял, зачарованно глядя на неё, и услышал голос Майтимо:
— Я пойду.
Он не сразу пошёл за ним и потерялся; кузена нигде не было. Финдекано свернул на аллею, которая, как ему казалось, вела к воротам, — но над его головой продолжали смыкаться чёрные ветви с серыми листьями, а выхода не было. Он испугался — вдруг сейчас из Лориэна он выйдет в чертоги Намо и останется
— Какой странный маленький эльф, — сказал тихий голос, — тебе что-то нужно?
Финьо открыл глаза и увидел юное, полудетское лицо подростка. Огромные синие глаза смотрели на него с любопытством.
— Ты — вала Ирмо? — почему-то сразу догадался Финьо.
— Да, Финьо; чего ты хочешь?
— Я… ничего.
— Ты не нашёл бы меня здесь, если бы не мечтал или не печалился о чём-то… очень сильно, — сказал Ирмо.
Финьо зарделся и опустил глаза.
— Можно тебя спросить кое о чём?
— Конечно.
— Если… если любишь кого-то… если я люблю кого-то, кто никогда не может принадлежать мне… никогда-никогда… это очень плохо?
— Любишь того, кто любит другого? — уточнил Ирмо.
— Того, кто… даже если бы не было никаких «других», никогда не мог бы быть моим, — ответил Финьо. — Никогда-никогда.
— Можно мне? .. — спросил Ирмо. Не дожидаясь ответа, он упёр длинные узкие пальцы в пряди чёрных волос надо лбом Финьо, и тому показалось, что он падает в яму, полную цветов, душных ароматов, задыхается; сердце колотилось так, будто выталкивало всю кровь из тела наружу. Жар заливал его ноги, руки, грудь; сейчас, прожив столько лет, он понимал, что в ту минуту, может быть, впервые в жизни хотел, сильно, по-настоящему хотел именно того, что сделал с ним Майтимо там, на полу в старом лодочном сарае. Хотел отдаться ему.
Ирмо отпустил его.
Вокруг них через ковёр сосновых игл появились странные, бело-серебристые цветы с лёгким ароматом; изменился и сам Ирмо; его одежды тоже были пронизаны этими цветами, и Финдекано с изумлением увидел, что его кожа будто стала прозрачной и под ней распускается море светящихся лепестков. По жемчужно-белым волосам Ирмо стали пробегать алые и медные волны; и среди белых цветов появились рубиново-алые соцветия и ягоды; Финьо показалось, что Ирмо словно примеряет на себя Майтимо, — даже не его тело, а его душу, его красоту, – то, что в нём заставляло Финьо любить его.
— Какие у тебя… странные мечты. Неужели в твоё тело попала девичья душа? Меня всегда удивляло, что вам, в отличие от нас, не дали возможности выбирать тела самим… Честно говоря, я не знаю, что и думать. Просто не знаю. Может быть, это проявление Искажения мира, — вздохнул Ирмо. — Надо подумать… наверное, у меня даже может быть несколько идей на этот счёт… но я лучше не буду.
Кудри Ирмо тяжёлыми волнами заливали скамейку и землю кругом, теряясь в пышных, сейчас розовых, лепестках росших кругом цветов.
— Иди домой, и не расстраивайся.
И уже совсем неслышно Ирмо прошептал то, чему тогда Финьо так и не поверил:
— Он тоже тебя любит.
Тот, кто открыл им дверь, спросил у Финьо:
— Тебе легче?
— Нет, — покачал головой Финьо. Ему не было легче от того, что даже валар не смогут помочь ему.
— Мне очень жаль, — сказал юноша и поцеловал его в щёку. Он вложил в руку несколько больших жёлтых цветов на тонких белых стеблях. — Приходи к нам ещё, если хочешь.
— Нет, — ответил Финьо. — Я справлюсь.