Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
А ведь и в «Поднятой целине» события развиваются остро и драматично, и как Михаил Лобанов не увидел этого? Да и вообще, как можно сравнивать с точки зрения драматизма событий столь разные по своему историческому материалу, по творческому замыслу, по характеру избранных персонажей произведения, как «Тихий Дон» и «Поднятая целина».
А ведь сравнивает... И при этом знаешь, что это делает не приготовишка какой-нибудь, а весьма знающий и одаренный писатель.
Досаду вызывает и та его полемическая заостренность, которой он пользуется против Федора Абрамова и Владимира Крупина. Все мы помним письмо Федора Абрамова своим землякам, письмо, пронизанное болью за судьбы не только своих земляков, но и за судьбу всего колхозного крестьянства, за судьбу всей страны. Призывает к дисциплине, к возрождению былого крестьянского трудолюбия и другим многим хорошим и полезным для нашего сегодняшнего положения вещам в деревне...
Так что прав, конечно, Федор Абрамов, а не Михаил Лобанов... Есть и другие положения, вызывающие недоумение с моей как читателя стороны.
Ну зачем, скажем, столь уничижительно отзываться о полезных для своего времени очерках Владимира Солоухина «Владимирские проселки»? И что тут странного и удивительного, если перед тем, как пойти по этим проселкам, автору пришлось немало посидеть в Ленинской библиотеке, чтобы познакомиться предварительно со своим краем, ведь ушел он из деревни, когда ему было восемнадцать...
Так что, конечно, есть претензии к этой статье Михаила Лобанова, претензии вполне обоснованные.
Но есть, повторяю, и огромный позитивный материал, касающийся творчества Михаила Алексеева... В конкретном анализе произведений этого крупного художника современности есть новые мысли, свежие наблюдения, талантливо раскрыт творческий замысел романа «Драчуны». И здесь порой не соглашаешься с автором статьи, особенно тогда, когда он неправомерно сопоставляет различные произведения Михаила Алексеева, написанные в разное время... И нельзя упрекать художника за то, что в «Вишневом омуте» не развернуты картины голодного 33-го года, у писателя была другая задача, действовали другие герои. Но вот сказать, что и «Вишневый омут» для своего времени был откровением, было просто необходимо: писатель пишет в определенной исторической обстановке, ставит перед собой определенные художественные цели... А в повести «Хлеб – имя существительное», в романе «Ивушка неплакучая» – свои творческие цели... Достигает ли он их? Достигает... Вот об этом должен вести разговор критик, взявшийся за сопоставительный анализ творческого пути писателя, а не побивать «Драчунами» «Вишневый омут»... Но и в анализе «Вишневого омута» есть интересные наблюдения, интересные мысли...
В общем эта статья не без критических «заскоков», но статья честная, искренняя, написанная с позиций человека, заинтересованного в том, чтобы наши современные литераторы окончательно освободились от оглядки, освободились от догматических представлений вульгарного социологизма, нет-нет да проявляющегося в некоторых современных произведениях о недавнем историческом прошлом нашего народа.
Но вот в «Литературной газете» появляется статья Петра Николаева «Освобождение»... От чего?». Статья острая, в некоторых своих позициях вполне справедливая и безусловно честная. Здесь у меня не возникает никаких сомнений... Но статья поспешная, непродуманная и – главное – во многом бездоказательная.
В частности, Петр Николаев утверждает, что статья Михаила Лобанова – это «феноменальный пример почти безоговорочного критического нигилизма по отношению не только к большой литературе, но и к истории, а заодно и к теории литературы, апробированной исторически. Впрочем, она не случайна в литературной практике автора, но почти уникальна в современной критической мысли.
Коллективизация в сущности своей была необходимым историческим актом революционной перестройки. О практических издержках этого акта историческая наука и литература сказали достаточно ясно, но сущность не подверглась сомнению.
Однако ни эстетика, ни социально-нравственные взгляды М. Лобанова не позволяют ему принять историческую аксиому. На разном материале, с разных сторон, но всегда в единой – иронической – стилевой тональности он подвергает ее сомнению.
Индустриализация? Подумаешь».
Петр Николаев выдвигает серьезное политическое обвинение, а аргументов нет, доказательства этого серьезного обвинения просто смехотворны, зыбки. «Деревня потрясена увиденным трактором...»
«Нетрудно догадаться, куда клонит автор. Во-первых, нечего особенно гордиться послереволюционной индустриализацией страны. Во-вторых, и сама по себе индустриализация не заслуживает восторгов».
Нетрудно догадаться. А зачем же строить необоснованные догадки? Критик, полемизируя с какими-то положениями другого критика, не может строить догадок, он должен стоять на платформе фактов... А если Лобанов иронизирует по поводу трактора – «фордзона», то это еще не означает отрицание индустриализации, тем более коллективизации – ведь «фордзоны»-то мы не сами производили, а покупали за границей... Так что тут Петр Николаев допускает произвольное толкование мыслей своего коллеги, допускает передержки для доказательства несуществующей позиции Михаила Лобанова.
А ведь обвинения-то весьма серьезные... Если им поверить на слово, то можно легко и дров наломать...
Столь же неубедителен Петр Николаев и тогда, когда приписывает Лобанову взгляды Николая Страхова и «почвенников» прошлого века, не разделявших стремление революционных шестидесятников поднять уровень крестьянского сознания до уровня мышления передовой интеллигенции...
Опять Петр Николаев делает столь сокрушительный вывод на основе догадок и передержек... Ничего подобного в этой статье не обнаруживается...
Петр Николаев, заключая свою статью, призывает Лобанова вспомнить «нормы литературной полемики». И тут я совершенно согласен: у Лобанова есть крайности в полемике, от которых ему необходимо освободиться. Но не меньше эти слова нужно адресовать и самому Петру Алексеевичу Николаеву, грубо нарушившему эти самые нормы полемики. Если мы не будем соблюдать нормы полемики, то мы ничего не достигнем в нашей общей созидательной работе».
Вот такое выступление я подготовил на парткоме. Но промолчал по указанию Феликса Кузнецова. А сейчас горько вспоминать об этом! Ох, какое несчастье изменять самому себе.
2. Алексею Николаевичу Толстому – 100 лет
И еще один эпизод, о котором неловко вспоминать и который повлек за собой целую цепь неблагополучных для меня чувств и переживаний.
К столетию Алексея Николаевича Толстого вышли две мои книги: «Заволжье. Документальное повествование» в «Современнике» и «Судьба художника. Жизнь. Личность. Творчество» в издательстве «Художественная литература», итог моей многолетней работы по изучению и сбору биографических документов о жизни и деятельности любимого писателя.