Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
И это говорит Булгаков в середине 20-х годов?
Увы, ни этой встречи, ни этого разговора просто не было и, главное, не могло быть... Все это фантазия, выдумка автора. Конечно, Шолохов и Платонов, возможно, и встречались, могли говорить на любые темы, но втроем, у Ермолаева, – никогда.
И наконец, третья встреча почти в том же составе: втроем на фоне совсем безликой супруги Платонова. Увидев Платонова и Булгакова чуть ли не в дружеских объятиях, Шолохов крайне удивился и расхохотался:
« – Вы что же – подружились? Вас уже не разделяет еврейский вопрос и проблема научного
– Вот писатель, находящийся в зените успеха! – воскликнул Булгаков. – Он приходит светящийся, как Заратустра, одинаково безразличный к добру и злу! Что ему наши невзгоды?»
Вскоре выяснилось, что и у Шолохова – тоже невзгоды: только что задержана публикация третьей книги «Тихого Дона». Но это обстоятельство его ничуть не разочаровало: Шолохов тут же предложил Булгакову и Платонову дать денег взаймы:
« – ...Вернете, когда пожелаете. Панферову бы не одолжил, а вам – пожалуйста».
И Шолохов тут же вытащил пачку кредиток, «отложенных на обновы Марусе и Светланке, и сунул под пресс-папье на письменном столе».
Булгаков щедро цитирует свои письма брату Николаю, из своих ранних сочинений, а все вместе – опять же касаются революции, контрреволюции, Булгаков цитирует из письма правительству СССР, цитирует Большую советскую энциклопедию, где «какая-то сволочь» написала, что он жил в Берлине...
«Где же моя родина? – с тоской сказал Михаил Афанасьевич. – Где мой Киев на заснеженных холмах...» И далее следует длиннейший пересказ киевских впечатлений Булгакова из ранних сочинений...
«Больше никогда в жизни эти ЛЮДИ вместе не встречались» – так заканчивается эта третья встреча Шолохова, Булгакова и Платонова.
Совершенно точно, втроем не встречались в 20-е годы, а вот в 30-е Шолохов и Платонов, в частности на фронте, в газетах, вполне могли.
Все же эти встречи – Шолохов, Булгаков, Платонов – полная фантазия, не имеющая под собой ни малейшего свидетельства, даже в намеках, предположениях...
Подробно автор романа описывает встречу юного Шолохова и Нестора Махно после спектакля «Тарас Бульба». Давно возникла эта тема, одни начисто отметают этот эпизод из биографии Шолохова, другие, напротив, красочно его описывают, добавляя все новые и новые подробности и предположения. Автор романа тоже ухватился за эту версию и дает «яркие» картины. Во-первых, Шолохов никогда не мог бы поставить спектакль, по своему малолетству. Во-вторых, Махно вряд ли гутарил с ним о достижениях анархизма, о мировом тайном правительстве, о масонах.
Удивительно неряшливо созданы и эпизоды, связанные с Анастасией Поповой, дочерью помещицы из Ясеневки, в которой некогда жила и работала его мать. «Сначала дальше поцелуев дело не шло, но к весне Мишка, обученный жалмерками разжигать женскую чувственность, добился большего...» «Закрутилась у них любовь», – завершает этот эпизод автор романа «Шолохов». Он сделал ей предложение, но она отказалась. И он поехал учиться в Ростов, в 1922 году.
Спустя четыре года, конец 1926 года, с «Лазоревой степью» в руках Михаил подарил хозяйке куреня, где он снимал комнату для встреч с Настей, которой тоже привез подарок – роскошное «платье без рукавов и талии – вроде того, что видел Михаил на Лиле Брик, и тонкие, почти прозрачные чулки из светлого шелка».
Оказывается, она сделала глупость, что не вышла за него замуж тогда... «лет пять назад», сейчас была бы женой писателя, которого восторженно хвалит сам Серафимович. «Все эти два года, что мы встречались украдкой, я находилась на унизительном положении твоей любовницы...» Наконец, после внушительного разговора она призналась: «Люблю я одного тебя...»
Грустный, очень грустный диалог двух якобы влюбленных, который может быть сенсацией и в кругу семьи, и в литературных кругах. Производит это такое же впечатление, как и сенсация 1974 года, когда Солженицын представил книгу «Стремя «Тихого Дона».
Можно ли себе представить Михаила Александровича, женатого, со Светланкой, снимающего комнату для любовницы в нескольких верстах от Вешенской?» (Литературная Россия. 2005. 3 июня).
11. Письма с фронта
(О гибели братьев Петра и Владимира Петелиных)
Вспоминаю душераздирающий крик из нашего уголка общежития в Москве, где поселилась наша семья, приехав несколько лет тому назад из деревни Хавертово Рязанской области. Это было летом 1943 года. Я пришел домой и попробовал успокоить маму, получившую только что извещение о гибели Владимира, ее плач, рыдания слышались издалека, от ворот большого двора, набитого санями. Это был конный двор, где отец, приехав несколько раньше, работал заведующим конным парком.
Весть о брате Владимире я уже получил в маленьком конвертике с фронта, от его бойцов, которыми он командовал, и несколько недель скрывал от семьи, втайне горько оплакивая судьбу брата. И вот мама получила повестку из военкомата... И рыдала. Владимир Петелин, призванный в армию в начале 1942 года (может, чуть позднее, он с 1924 года рождения), был направлен на офицерские курсы, к лету 1943 года он закончил их, получил звание младшего лейтенанта, ему дали твердое задание – с пулеметным взводом идти в наступление, которое по всем фронтам масштабно началось. На день или два после офицерской школы он прибыл в Москву, сфотографировался с сестрой, поговорил с нами. Брату Николаю он сказал: носи мой костюм, мне он не понадобится, я буду военным.
Почти весь взвод погиб под пулями фашистов, оставшиеся прислали письмо о гибели Владимира, которое я затаил, но, увы, не надолго. До сих пор стоит памятник в поселке, недалеко от Сум.
Но на фронте у нас был еще один брат, старший, Петр Васильевич, 1914 года рождения...
Изредка приходили от него письма, отец писал ему, а он нам ответ... У нас эти письма не сохранились, мама берегла их, но во время многочисленных переездов с квартиры на квартиру письма эти были утрачены. Но сохранились письма Петра Васильевича у его жены Екатерины Антоновны Петелиной, которая до гробовой доски читала их и перечитывала в скорбные минуты, вспоминая самые светлые эпизоды своей жизни с ним...