Мой XX век: счастье быть самим собой

Петелин Виктор Васильевич

Таким предстает Харлампий Ермаков и на страницах «Тихого Дона». Шолохов глазами Григория Мелехова восхищается отвагой и мужеством бесстрашного казачьего командира, «базковского хорунжего Ермакова Харлампия», подчеркивает, что Харлампий Ермаков – «тоже рубака не из последних»; «Ермаков как-то особенно ловко, почти не касаясь лужи и гривы, вскинул в седло свое сухощавое железное тело»; «Григорий провожал глазами бесстрашно скакавшего под выстрелами Ермакова, с тревогой думая: «И чего его черт понес напрямки? Скосят пулеметом! Спустился бы в лощину!» И облегченно вздохнул, когда увидел, что Ермаков догадался «нырнуть в лощину».

И одновременно с этим Шолохов показывает Ермакова человеком простоватым по своему характеру и образу жизни. Он человек своей, казачьей среды, мало задумывается о последствиях своих поступков. Так, помните, Ермаков выдавил «локтем оконный глазок, с силой распахнул окно», как только услышал просьбу Григория Мелехова открыть «хучь одно окошко, что вы запечатались».

«Вот это по-хозяйски! На что же ты стекло выдавил? – с неудовольствием сказал Копылов...» Или вот эпизод: «Гулять хочу!» – рычал Ермаков и все норовил попробовать шашкой крепость оконных рам.

Григорий, любивший Ермакова за исключительную храбрость и казачью лихость, удерживал его, постукивая по столу медной кружкой:

– Харлампий, не дури!»

И тот же Григорий Мелехов гневно осуждает Ермакова за то, что он разрешил казакам раздеть пленных красноармейцев.

« – Твоя работа? – Григорий плетью указал на красноармейцев.

Ермаков сделал вид, будто впервые увидел пленных, и разыграл неописуемое удивление:

– Вот, сукины сыны! Ах, проклятые! Раздели! Да когда же это они успели? Скажи на милость! Только что отъехал, строго-настрого приказал не трогать, и вот тебе, растелешили бедных дочиста!..» Эпизод заканчивается миром: «Григорий невольно улыбнулся, – перегнувшись на седле, схватил Ермакова за ремень портупеи. Он любил этого лихого, отчаянно храброго командира».

По своему моральному кодексу Харлампий Ермаков не выделяется из казачьей массы, а отчаянно храбрых среди казаков было много.

Характерен в этом отношении разговор Приймы с ординарцем Ермакова Яковом Федоровичем Пятаковым, рассказавшим о том, как сотня Ермакова прискакала в хутор Пономарев, где учинили суд и расправу над Подтелковым и его отрядом:

– Когда мы верхи мчались в Пономарев, мой командир Ермаков и подумать не мог, что там будет такое смертоубийство... Он более всего опасался, что в хуторе по случаю Пасхи и в знак примирения подтелковцы и спиридоновцы-беляки разопьют весь самогон и нам ничего не останется...

«Как видишь, дистанция между Григорием Мелеховым и Харлампием Ермаковым колоссальна» – таков вывод краеведа Лосева. И анализ эпизодов «Тихого Дона», в которых действует Харлампий Ермаков, только подтверждает эту неумолимую характеристику одного из прототипов Григория Мелехова.

Десятки, сотни полновесных страниц о творческой истории «Тихого Дона» есть в книгах В.В. Гуры «Как создавался «Тихий Дон». Творческая история романа М. Шолохова», изданной в «Советском писателе» в 1980 и 1989 годах; С.Н. Семанова «Тихий Дон» – литература и история» (М.: Современник, 1982); Г.Я. Сивоволова «Тихий Дон»: рассказы о прототипах» (Ростов-на-Дону, 1991); «Михаил Шолохов. Страницы биографии (Ростов-на-Дону, 1995); Ф.Г. Бирюкова «Художественные открытия Михаила Шолохова» (М.: Современник, 1976), наконец, в книгах последних лет Льва Колодного, Валентина Осипова, Николая Федя, Владимира Васильева, в десятках статей и других материалов в сборниках «Шолоховские чтения», выходивших в свет в Москве, Ростове-на-Дону и др.

Что же нового по сравнению со своими предшественниками предлагает нам автор научного доклада и статьи на тему «Творческая история «Тихого Дона»?

Феликс Кузнецов пытается доказать, что обстоятельства Вешенского восстания «и его главные действующие лица не выдуманы автором», что «Тихий Дон» являет собой по сути дела документальную историческую хронику». Более того, получив «дело» Ермакова из Ростовского ФСБ, Феликс Кузнецов утверждает, что Харлампий Ермаков был не только главным прототипом Мелехова, «но и своего рода его «соавтором». Именно Харлампий Ермаков был главным источником информации о Вешенском восстании, и не только о нем, для автора «Тихого Дона». И уж совсем поразительный вывод делает критик после изучения «дела» Ермакова: «Харлампий Ермаков обладал уникальной памятью, был прекрасным рассказчиком, крупным, масштабным человеком».

«Становится понятным, почему в рукописи, в первой редакции «Тихого Дона», относящейся к осени 1925 года, главный герой романа поначалу не Григорий Мелехов, а Абрам Ермаков, наделенный тем же обликом, позже Григорий Мелехов; а точнее – обликом Харлампия Ермакова, у которого, как и у Григория Мелехова, была бабка-турчанка».

Вот читаю это рассуждение и не перестаю удивляться простодушию члена-корреспондента РАН.

Потому и оставил незаконченным Шолохов начатый роман в 1925 году, что за год изменился первоначальный замысел романа (о чем тысячу раз говорилось в статьях и монографиях о Шолохове, как не раз говорилось и о том, что Шолоховых по-уличному называли «татарчуки», значит, в их жилах тоже текла восточная кровь). Так что Григория Мелехова не так уж обязательно было наделять «обликом Харлампия Ермакова»: в родственниках Шолохова было немало красавцев с восточной кровью. Надо только разыскать еще одного из прототипов.

Интересны в связи с этим воспоминания В. Светозарова, одного из товарищей Шолохова того времени: «Увидали Шолохова около дверей подъезда при входе в дом, где живет Василий Кудашев. А рядом с ним, выше его на полголовы горбоносый парень в черной суконной тужурке.

Спрашиваю Шолохова потихоньку.

– Кто это? Не с него ли ты писал Григория Мелехова?

– Нет, – отвечает Шолохов. – Просто родственник. Я взял его с собой, он ни разу Москву не видел!» (Светозаров Б. Встречи с Шолоховым. Призыв. Владимир. 1965. 6 июня).

Отсюда и вытекает очередная задача: кто из родственников так был похож на Григория Мелехова?

И еще об одном родственнике хочется здесь сказать как о возможном источнике, откуда Шолохов мог почерпнуть сведения о Гражданской войне, о Первой мировой войне, о судьбе таких, как Григорий Мелехов, других персонажах «Тихого Дона». В письме жене Марии Петровне Шолохов рассказывает о счастливой встрече с двоюродным братом Александром Ивановичем Сергиным: «К моему счастью, из Феодосии (Крым) в Михайловку приехал гостить мой двоюродный брат (родной брат Ванюшки Сергина) Александр, с которым я связан целой сетью воспоминаний с самого раннего детства. Ведь он был моим «дядькой» не в смысле родства, а в воспитании. Так что эти дни мы с ним провели не скучно. Его я не видел 9 лет, он служил в Добровольческой армии, одно время мы считали его пропавшим без вести, и вдруг, представь мое изумление, когда я увидел его с женой-гречанкой и девчушкой 2 лет...» Это из письма от 13 августа 1926 года. Не трудно догадаться, о чем расспрашивал Шолохов Александра Сергина, разведчика Первой мировой войны, получившего полный бант Георгиевских крестов и медалей, а в Гражданскую воевавшего в составе Добровольческой армии...

27 января 1946 года в газете «Большевистский Дон» была опубликована биографическая заметка Александра Сергина «Шолохова с детства люблю». Оказывается, Александр Сергин жил в Вешенской, но почему-то никому и в голову не пришло, что и он, его судьба, его рассказы могли послужить Шолохову одним из источников романа. Может быть, что-то еще и приоткроется в творческой истории «Тихого Дона». Во всяком случае личность Александра Сергина примечательная: в то время кресты просто так не давали.

Феликс Кузнецов пошел по ошибочному, неверному пути упрощения сложнейших творческих вопросов: нигде Шолохов не свидетельствует, как утверждает публицист, что «Харлампий Ермаков был главным прототипом Григория Мелехова», тем более «своего рода «соавтором».