Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
Пока это еще только намек, пока мы только догадываемся, что Фрол почему-то зависит от У стина, подчиняется его повелениям. Выходка на лугу тяжкой болью отзовется в его сердце. На драматическом противоречии внешнего и внутреннего и разворачивает А. Иванов перед читателем сложный и противоречивый характер Фрола Курганова. На людях он груб, угрюм, нелюдим, зол. Но все это только внешнее. Душа у него совсем другая. И раньше всех это поняла Клавдия Никулина. Она заметила, что больше он сердится на самого себя; за каждый проступок перед людьми ему стыдно перед самим собой, совестно за содеянное. Своим по-бабьи чутким сердцем она угадала в нем доброго и сильного человека. И не ошиблась: «Фрол, огромный, неуклюжий, пошевелился и чуть отодвинулся от Клашки. Помолчал и сказал неожиданно:
– Слышь, живет?
– Кто живет? – не поняла Никулина.
– Озеро. А так вроде мертвое.
Клаша прислушалась и тоже уловила еле внятное всплескивание невидимых в темноте маленьких волн. И вдруг ей стало понятно, что хотел сказать этим Фрол». Нет, не мертва его душа, и там, как в озере, идет своя жизнь, и там плещутся волны добра и стремления к счастью, но эти волны настолько маленькие, что невидимы простому человеческому глазу.
Клавдия ударила его по больному месту, и Фрол снова взорвался: «Чего ты хочешь разглядеть во мне? И чего можешь? Катитесь вы все... Может, я ненавижу всех вас! А, как это? Ненавижу за то, что живете так, как хотите. За то, что для вас все дни будто из одной радости сотканы...» А у него все дни сотканы из страданий, возникших оттого, что живет не своей жизнью.
В молодости Фрол Курганов случайно оказался соучастником преступления – убийства Марии Вороновой. Он был вдребезги пьян и смутно помнил, как это все произошло. С тех пор отдалился от людей, стал угрюмым, нелюдимым: вот уже сорок лет казнит самого себя за то, что допустил убийство любимой женщины. Встреча с Устином Морозовым, подосланным Демидом Меньшиковым, круто изменила его жизнь. С тех пор он делал не то, что хотел! И в этом была его трагедия. Он не любил Стешку, а женился на ней, женился только потому, что так хотел Устин Морозов, а в конечном счете Пистимея Морозова, в прошлом дочь миллионера Аркадия Клычкова. Образ Серафимы – Пистимеи в романе дается своеобразно. Ее внутренний мир раскрывается только в действиях, поступках. Но вся ее суть, ее «идеалы» жизни, ее закваска – все это показано и объяснено в прологе. Подробности здесь служат именно для того, чтобы читатели постоянно помнили, кто такая Пистимея, догадывались, чем объясняется ее ненависть к людям. А мстит она людям не только потому, что они отняли у нее золотые рудники (рудники – это только крупица!). Ее лишили сладкой жизни. Революция началась, когда она только что вкусила сладость власти. Вот почему А. Иванов в прологе вскрывает причины и показывает умение Серафимы подчинить себе рабов, лакеев, исполнителей ее воли (сперва Артамон, потом Матвей Сажин, потом Филька Меньшиков, потом Демид Меньшиков, наконец, Устин Морозов, сектанты). После пролога становится понятно, почему Пистимея смогла из Устина Морозова сделать послушное и бессловесное орудие для выполнения своих замыслов.
Пистимея действует в религиозной среде. Она сумела завоевать доверие богомольных старушонок. А почему? И опять возвращаемся к прологу, в котором даны подробности староверческого быта, история религиозного воспитания Пистимеи. Мы видим, что Серафима глубоко разбирается во всех религиозных вопросах. Сама-то Пистимея не верит в бога, религия для нее только средство для выполнения своих целей.
В Зеленом доле, куда Устин и Пистимея приехали, скрыв свои настоящие имена, затаились в надежде, что придет когда-нибудь конец Советской власти и они снова, как прежде, будут господствовать над людьми. А пока их власть распространялась только на Фрола Курганова, на Егора Кузьмина да еще на двух-трех самых никчемных людей Зеленого дола. Остается одна надежда – Фрол, но и он уходит, ощутив внезапно возникшее чувство настоящей, большой любви к Клавдии Никулиной. Перед ним открывается новая жизнь – и от равнодушия его не остается и следа. Не считаясь с условностями, Фрол порывает с семьей, уходит к любимой женщине. Именно в этот момент своей жизни он перестает подчиняться Устину и действует совершенно самостоятельно – сообщает о трех стогах сена, «забытых» по требованию Устина Морозова, привозит собственное сено на колхозный двор.
Действие в романе стремительно нарастает, одно событие сменяет другое. Разговор Устина Морозова и Петра Смирнова, встреча Устина и Пистимеи с Демидом Меньшиковым – одним из руководителей подпольной секты иеговистов, драматическая история в семье Уваровых, гибель Устина Морозова и суд над Демидом Меньшиковым и его подручным – все эти события полностью выявляют сущность этих подлых людей.
Раскрывая перед читателем смысл социально-политического конфликта, А. Иванов уже в самом начале романа сталкивает две противоборствующие силы. В разговоре с Устином Морозовым Захар Большаков говорит: «Конечно, порой зло разливается... Ясно одно – разум человеческий все крепнет, крепнет, сметает любое зло, сумевшее разлиться местами, все скорее. И недалеки те времена, когда и на минуту ему пролиться не даст. Но эти времена пока не наступили, зло порой еще разливается и на нашей земле». И люди должны быть бдительными, должны помнить о своих гражданских обязанностях, бороться против всех мракобесов, в какие бы одежды они ни рядились. Устин, Демид, Пистимея обречены. Но и сознавая свою обреченность, они могут завлечь людей в свои сети.
Деньги в советское время не дают власти. Это они поняли сразу. Они нашли другой способ командовать людьми, опутывая их религиозными сетями.
...Вот полюбила девушка парня, полюбила глубоко, бескорыстно, а он ее бросил, и осталась она одна-одинешенька со своим горем, затаилась, не призналась, от кого ребенок, ушла из деревни, чтобы избежать лишних расспросов.
Вот Степанида – мать Митьки Курганова – уговорила сына бросить Зину, помогла ему «распутаться» с ней, позаботилась тихонько, незаметно, чтобы та сама убралась из деревни. Приметила, что Зина стыдлива и не переносит всяких пересудов. А приметив, вместе с Пистимеей сделала так, что о ее беременности заговорила почти вся деревня, особенно старушонки, посещавшие молитвенный дом, где верховодила Пистимея Морозова. Свою власть над Зиной Пистимея осуществляла и в Озерках, через Марфу Кузьмину, зловеще влияла на ее судьбу.
Таким способом можно загасить начавшуюся любовь и тем самым на долгие месяцы отравить жизнь Иринки Шатровой, неожиданно полюбившей Митьку Курганова. Можно заставить написать ложный донос на Петра Смирнова, будто бы он жил с Зиной Никулиной, и тем самым унизить человека. Заставить-то заставили, но в Зине пробудилась совесть, и она забрала свое ложное заявление. Власть над людьми оказалась призрачной; ничто не помогло – ни лесть, ни хитрость. Все делают Пистимея и Демид, чтобы завлечь в свои сети как можно больше людей, сделать их послушными рабами и хоть чуть-чуть удовлетворить свое стремление повелевать людьми. А главное, если начнется война, то люди, одурманенные религиозными предрассудками, не будут взрывать эшелоны с вражескими солдатами, которые, как надеются наши противники, снова будут разгуливать по русской земле.
Трудно подобрать ключи к сердцу человека, если он ходит «будто в радости выкупанный». Гораздо легче, когда человек в беде, испытывает мучительные страдания. Тут ему и напомнить о боге, о грехах. Зина оказалась в безвыходном положении: никто не сдавал ей комнату, как только узнавали, что она ждет ребенка. А Пистимея умело расставила сети, окружив ее в незнакомом городе теплом, вниманием, заботой верующих старушонок, которые день за днем твердили ей, что за «грехи тяжкие» наказал ее господь и нужно долго молиться, чтобы очиститься. Разное пришлось испытать Зине. Старательно управляла Пистимея ее поступками и действиями, до того опутала, что она по приказу Демида Меньшикова спокойно пришла «утешать» Устина Морозова, не видя в этом ничего зазорного. «Чего стыдиться, – отвечает она на вопрос Устина Морозова, – я греха не делаю... Потому что говорится в Евангелии от Иоанна: «Всякий рожденный от бога не делает греха...» Все в ней было живым – золотистые волосы, пылающие огнем щеки, влажные, горячие губы... И только остекленевшие глаза безжизненно смотрели куда-то мимо... То, что она испытала в кругу баптистов, иеговистов, вычерпало из нее душу, превратило в послушное орудие чужой воли.
Еще более страшная и дикая история произошла в семье Уваровых. Все давно знали, что Уваровы – люди религиозные. Что ж, ничего не поделаешь... Ведь свобода совести гарантируется законом. А тут приключилось такое, что у всех отбило охоту говорить о свободе совести. Глава уваровского дома, старик Евдоким, ночью заставил жену одного из своих сыновей, Исидора, стать голыми коленками в снег и до самого солнцевосхода замаливать какие-то грехи. И страшная драма открылась людям. Еще осенью сорок четвертого года, во время войны, разнеслась весть: утонул Ленька, сын Исидора, бывшего тогда на фронте. А на самом деле не утонул, а по совету Пистимеи был спрятан в подземелье, где и скрывался около шестнадцати лет. Мать его только на смертном одре призналась, что всеми поступками и действиями Уваровых руководила Пистимея Морозова: «Она ить, Серафима... самолично иногде спускалась к Ленюшке. Все божьей карой грозилась. И отшибли у ребенка ум. Когда Исидор пришел с фронту – и его запугали с Евдокимом... И меня, шутка ли, мол, – сына... от армии... от войны... укрывали. Не погладят, мол, за это... Сколько я слез тайком пролила... А потом – не стало их, слез-то... Кончились. Сказала я – не могу больше, объявлю всем людям пойду... Евдоким-то сказал тогда: бес в тебе заговорил! И заставил меня... выморозить его... беса...»
Каждую оплошность, каждую ошибку используют эти ловцы человеческих душ. Ошибся Фрол, и его затянули в свои сети Пистимея и Устин. Ошибся Митька, и Зина оказалась погубленной. Не уберег Фрол своего сына от легкомыслия, каким сам страдал в молодости. И уж он ли не старался сделать Митьку нравственно чистым, всячески изгонял из его ребячьей души принципы и повадки старого, стяжательского мира, насаждаемого в его душе матерью Степанидой. Видно, где-то успела мать привить Митьке этакую легкость и беззаботность. Видно, и сам в воспитании нравственных принципов своего сына не всегда был последователен и строг.